Одним словом, устроился я было совсем комфортабельно и дней 5 благодушествовал, но затем природа, очевидно, вспомнила, что она “не терпит пустоты”, и принялась наполнять мою землянку водой. “Один день лил дождь сорок дней, сорок ночей, другой день лил дождь сорок дней, сорок ночей, а на третий день у меня уже был всемирный потоп. Проснувшись утром, я увидел, что моя кровать торчит в воде, как Ноев ковчег среди океана, а рукав шинели, которой я покрываюсь, ехидно свесился вниз и всасывает воду не хуже патентованного фильтра. Тогда уже я рассердился всерьез и переселился в офицерскую землянку, где и обретаюсь до настоящего времени”. Офицеров нас здесь пока только трое, а землянка большая и со всеми новейшими техническими усовершенствованиями: с 2-мя окнами из настоящих стекол, с печью, дверью, полом из толстых плах и даже мебелью: два стола и скамейка, да наши походные кровати. Величиной она не меньше нашей столовой.
Таким образом уладил я квартирный вопрос.
Ну, что же еще о наших невзгодах? Завелся у нас, конечно, и “внутренний враг”. У ребят он, как они говорят, величиной “с воробья”, — у нас же не поспевает достигнуть величины и черного таракана. Раньше мы с ним боролись кустарным способом — вручную, — теперь же перешли к машинному способу обработки. Получили машину, которая обрабатывает его сухим паром, с примесью формалина, убивая в зародыше. И теперь перевес явно на нашей стороне. Пока смена моется в бане — белье уже готово. Занятно было глядеть на ликующие рожи ребят и слушать их злорадные восклицания: “Так его, хорошенько”.
Таким образом, мы справились и с этим.
Ну, а что решительно отказывается повиноваться “победоносному русскому воинству” — так это только наша погода: не погода, а слезливая старушонка какая-то. Только что, глядишь, придет в хорошее настроение, принарядится в белое платье, — ну, думаешь, — зима, — ан на утро встал — опять уж плачет; грязь разведет неимовернейшую. Вот и сейчас: у добрых людей на носу Рождество, а у нас с носа только дождевые капли капают. Ну, да носовых платков у нас довольно, сапоги непромокаемые, так что это неудобство — больше эстетического свойства: словно как-то без снега Рождество — не Рождество.
Чудно немножко: у нас в Коврове, конечно, по расписанию последних лет, полагается на первый день Рождества — 20 мороза с ветром, и вы, наверное, с содроганием будете вспоминать, как вашего любезного сына в окопах снегом заносит, а мы здесь — хоть бы маленького морозца к Рождеству на свою долю у Господа Бога вымолить не можем.
Ну вот уж, кажется, и все об наших бедствиях; больше ничего о них придумать не могу, да и письмо кончать пора. Начал я его — поздравлением с Рождеством, а кончу поздравлением с Новым годом. Все равно, вероятно, раньше не дойдет…
Твою просьбу, Мама, я исполню, — относительно псалма.
Послал вам 50 рублей. 25 из них отдайте Зине — я ей должен, рублей 10–15 — употребите на подарки ребятишкам, — хоть и запоздают они, ну — лучше поздно, чем никогда, а остальными распорядитесь, как хотите. Ставьте на письмах № и число, чтобы я знал — все ли дошли и долго ли были в пути, и напишите — когда попадет к вам это письмо».
Отмечаю: прапорщик спокойно посылает 50 рублей домой — ползарплаты служащего!
Из 14-го впечатляющего письма, которое касается продовольственного снабжения армий Брусилова и офицерского меню не только на передовой, но и на запасных позициях:
«Февраль 18-е.
Дорогие мои.
За последнюю неделю мне крупно повезло: получил целую кучу писем и 2 посылки — 1 от комитета и 1 от вас. А я, как на грех, все это время довольно порядочно занят и в результате у всех в долгу.Теперь немножко освободился и начинаю выплачивать этот долг конечно с вас. Итак: посылки до нас, как видите, доходят и даже довольно аккуратно. И мы, офицеры, и солдаты получаем их довольно часто.Было страшно приятно получить посылку от вас, именно потому, что она из дому. Что же касается до ее содержания, то все присланное — мне одинаково приятно, как выражение вашей заботливости обо мне и, увы, одинаково не нужно.
Дорогие мои, — то, что мы здесь, на позиции, ни в чем не нуждаемся — к сожалению, не одни слова, а самая горькая действительность.
Замазать этот грустный факт и рассказать вам по-газетному, высоким стилем, о том, как мы, “герои-защитники родины” зябнем и мокнем в сырых окопах, по неделям совершенно без питья и без пищи, моя совесть мне не позволит.
Опишу вам чистосердечно хотя бы то, что у меня имеется сейчас, чтобы дать вам понятие о том, как мы живем.