Бросок в пространство

Выйдя из яхты, наши путешественники отправились осматривать город под руководством молодого марсовца, но смотрели, не понимая, как маленькие дети или как люди, всю жизнь свою ходившие во тьме. Город наслаждений — таков был смысл названия столицы — был выше их понятий. Они не могли постигнуть его настоящего значения, а могли только смутно дивиться его красоте и величию. Это величие даже отчасти давило их; многие особенности города казались им странными. Например, в городе не было улиц, а были только широкие бульвары, окаймленные цветущими кустами; магазины были ни что иное, как обширные кладовые. Во всем городе не было ни одного окна. Нигде не видать и не слыхать было ни рельсовых поездов надземных или подземных, ни конок, ни извозчиков, ни толкотни, ни — что всего лучше — брани и драки. Зато везде видны были прекрасные сады, окружавшие дома, похожие на виллы, обширные скверы, напоминавшие тенистые рощи. Серьезные мужчины и красивые женщины ходили и летали взад и вперед не спеша, распоряжаясь и наблюдая над работою в мастерских, в театрах, в читальнях, в картинных галереях и в других общественных учреждениях. Нужны были только распоряжение и надзор: весь тяжелый труд, все скучные кропотливые работы исполнялись покоренным гигантом, малютку-родственника которого мы называем на земле электричеством. Этот благодетельный гигант работал без дымных фабрик, без грязных стучащих машин, без свиста паровозов и пароходов, без всех терзаний, неизбежных при нашей несовершенной земной цивилизации с ее подпольной нуждой, грязью и пороками.

Он работал весело, и труды его украшали страну. Деятельность его, благоразумно направленная обитателями планеты, довершала блага, расточаемые ее чудной природой. Послушный гигант вырабатывал чудные материи и доставлял их потребителям через воздушные трубы на короткие расстояния или посредством воздушных кораблей в дальние. Он создавал такую погоду, какая нравилась населению, отапливал дома, варил пищу и подавал ее невидимо, не ворча и не толкаясь, подобно нашим лакеям в белых перчатках на прыщавых руках. Он тихо шептал нежные речи на ухо разлученным любовникам и пел в общественных скверах голосом звучным и громким, как сотня инструментов. Он представлял как волшебством панорамы далеких стран, образы отсутствующих друзей и по желанию рассеивал их, как дым. Он соединял теснее живых и возвращал живым оплакиваемых имя умерших. Он был везде и делал все — безмолвный, но памятливый свидетель тому, что дни порабощения человека труду миновали для Марса и что на этой счастливой планете человек поработил себе труд.

Но не скоро стали понятны эти истины омраченному уму жителей земли: для их недоумевающих душ чудеса города наслаждений долго были закрытою книгою.

Глава XIV Тысячелетие

Прошло два месяца мирной идиллической жизни для наших путников. Они скоро перестали дивиться всей окружающей их чудной обстановке. В первые дни и недели их пребывания на Марсе им пришлось видеть столько диковинок, что умы у них как будто отупели, и они равнодушно смотрели на многое, скажем более — почти не замечали многого того, что в первое время поразило бы их несказанно.

Большим счастием для них было то, что они сразу попали под руководство и покровительство человека такого сведущего в науках, в искусствах и в литературе, каким был доктор Профундис, иначе они не узнали и не поняли бы многого, что теперь было для них совершенно ясно. Итак, они вели мирную жизнь, окруженные всеми чудными изобретениями материальной науки, но все-таки эта жизнь не удовлетворяла их. Беспокойные создания неразвитой земли еще не достигли того полного развития мозга и нервной системы, которая воспринимает только то, что вполне совершенно и вполне истинно. Они еще всецело принадлежали периоду борьбы и не созрели еще для периода полного наслаждения, таящего в себе зачаток распада.