Ибо подавляющее большинство россиян считают наш уход из Восточной Европы, отказ от большей части военных приобретений вполне достаточным (и недостаточно оцененным) жестом доброй воли, не говоря уже о том, что ни один народ в принципе не может надолго признать чей-то иной суд над собой, кроме собственного, поскольку для каждого народа это серьезный шаг к распаду — ведь любую нацию объединяют, главным образом, возвышающие обманы, очаровывающие лишь ее самое. В итоге каждый новый список российских прегрешений уже давно порождает не самокритичность, но лишь волну встречных обвинений: «А судьи кто? Кто сами прокуроры?»
На ивангородском книжном фестивале известный московский журналист Игорь Шумейко подарил мне свою нашумевшую книгу «Вторая мировая. Перезагрузка» (М., 2007), в которой он, так сказать, предъявляет встречный иск — он обвиняет судей и обвинителей в экономическом коллаборационизме. Придумав для этого хлесткий образ «Адольф Гитлер как трастовый управляющий ЗАО „Европа“». И убедительно показывая, что европейское Сопротивление есть явление микромира, тогда как передача Гитлеру практически в полной сохранности промышленного и сельскохозяйственного потенциала есть явление макромира, явление, без которого немецкий фронт захлебнулся бы в считаные месяцы.
Правда, в нынешнем политкорректном мире не принято вспоминать о столь неприятных обстоятельствах: что же им еще оставалось? Не сражаться же до последнего солдата с использованием военно-полевых судов и заградотрядов, не забивать же собственный скот, не сжигать же собственные поля, не взрывать же собственные заводы — это «фанатизм и дикость». Варварский выход из правового поля. Несчастная Чехия, выданная Гитлеру «мюнхенским сговором», сегодня представляется беспомощной и безоружной страной, населенной мирными пейзанами, бессильными против немецких танковых армад. Однако в реальности «к осени 1938 года Германия довела численность армии до 2 миллионов 200 тысяч человек, при 720 танках и 2500 самолетах. Отмобилизованные вооруженные силы Чехословакии насчитывали 2 миллиона солдат и офицеров, при 469 танках и 1582 самолетах» — и базировались на горных оборонительных сооружениях, внушавших противнику столь серьезные опасения, что часть германской военной верхушки планировала даже переворот, чтобы избежать вполне возможного разгрома. Однако заговор рассосался сам собой, когда «союзники» вынудили чехов отдать Судеты без боя.
Официальное заявление Лондона 18 сентября 1938 года: «Следует отдать Германии те районы, где немцев более 50 %. Без этого невозможны гарантии Чехии в ее новых границах». Мотивировка: «Если понадобятся оправдания перед определенными кругами, расценивающими это как постыдную капитуляцию перед германскими угрозами, то это можно объяснить нашей постоянной приверженностью принципу самоопределения наций». Комментарий британского заместителя министра иностранных дел: «Фактически за Германию ультиматум чехам предъявляли мы».
Бдительно при этом отстаивая их имущественные интересы: как будет компенсирована стоимость зданий и сооружений, которые отойдут Германии? Правда, когда дело дошло до дележа судетского скота, Гитлер взорвался: «Наше время слишком драгоценно, чтобы тратить его на такие банальности!» Что эти жалкие овцы! Именно на чешских заводах и были в значительной степени созданы еще не существовавшие к моменту «сговора» гитлеровские танковые армады. В послесловии ко «Второй мировой» Лев Аннинский пишет, что если бы ему было известно количество дошедших до Сталинграда танков «Мэйд ин Чехия», он бы знал, что ответить чешским изгнанникам на их упреки за советские танки в Праге в 1968 году.
Лично мне и сейчас неловко за эти танки, и все же заключение Л. Аннинского ясно показывает, какова педагогическая эффективность требований принудительного покаяния — вместо пристыженности возникает обида, порождающая в свою очередь желание морального реванша: да вы и сами не лучше! Раздражение становится еще острее, когда одному народу ставят в пример другой, упорствующим в грехе русским — покаявшихся немцев. Верно, те, кто не убивал и даже не соседствовал с убийствами, в основном покаялись. Отказавшись тем самым от роли извергов рода человеческого, тогда как русским предлагают отречься от роли спасителей человеческого рода.
Любой нашкодивший народ может отказаться разве что от какой-то своей наиболее опозорившейся части, чтобы немедленно ощутить себя очистившимся. И дабы не умножать лицемерие и взаимное озлобление, не лучше ли смириться с тем, что ни один народ никогда не каялся так, чтобы это не было первым шагом к самооправданию.