Броненосцы типа "Бородино"

Непосредственно во власти З. П. Рожественского было и проведение особенно необходимых практических и учебных стрельб, без которых (и это адмирал как "патентованный" артиллерист не мог не знать) комендоры не овладеют управлением орудием. Не было ни попыток сосредоточить лучших комендоров на самых сильных кораблях,, ни практики постоянных тренировок в скорости заряжания (специальные зарядные станки, как это было на японских кораблях, в русском флоте завели только после войны), ни столь же настойчивых тренировок в стволиковых стрельбах (чем постоянно занимались на кораблях порт-артурской эскадры).

Апологеты адмирала не преминут напомнить о коварстве Морского министерства, не приславшего на эскадру боеприпасов для практических стрельб. Особенную драматизацию этого обстоятельства мы видим в романе В. Пикуля 'Три возраста Окинисан". Дело, однако, в том, что будь у адмирала острая потребность в этих ожидавшихся на транспорте "Иртыш" снарядах, он, хорошо зная канцелярские порядки, позаботился бы со своей въедливостью несколько раз и со всей определенностью напомнить об этом.

Но в том-то и беда, что такой потребности Рожествснский, похоже, не ощущал, дав в этом случае министерству возможность допустить халатность. Он действовал с дальним прицелом – возложить на Морское ведомство ответственность за низкую боевую подготовку эскадры и получить еще один довод в неспособности ее вступить в бой. Не были использованы даже возможности для уже упоминавшихся стволиковых стрельб, для которых на эскадре имелся огромный запас комплектных и сверхкомплектных снарядов мелкой артиллерии, которую адмирал считал на броненосцах ненужным балластом. Эти снаряды в огромном множестве целыми и невредимыми вернулись на транспортах в Россию.

Как истый чиновник (хотя и в военном мундире), привыкший действовать всегда напоказ, командующий считал необходимым прежде всего демонстрировать неуклонное продвижение вперед. Боевая подготовка считалась лишь второстепенным сопутствующим занятием, на которое отводилось время после исполнения всех корабельных работ. А их в тяжелом походе было всегда в избытке. Главной заботой и чуть ли не целью похода безраздельно стали изматывающие людей нескончаемые угольные погрузки, которые из-за требований адмирала принимать едва ли не втрое больше, чем вмещали угольные ямы, вынуждали занимать даже палубы с установленными там 75-мм пушками. Постоянная уборка этих и других помещений подчас отнимала столько же времени, сколько сама погрузка.

На словах боевая подготовка, конечно, не отрицалась, и напоминания о ней периодически появлялись в адмиральских приказах, особенно в краткий период практических стрельб. Дав богатую пищу эпистолярным талантам адмирала, едко разделывавшего в приказах всех командиров, эти стрельбы и проводившиеся попутно маневры лишь утвердили в эскадре уверенность (на что, видимо, и рассчитывал адмирал), что идти в бой с такой подготовкой немыслимо. Внеся таким путем деморализацию и неверие людей в свои силы, З. П. Рожественский не пытался усиленной практикой изжить и устранить выявленные и естественные для новых кораблей недочеты.

Практики в стрельбах и маневрировании адмирал эскадре не предоставлял. Словами на бумаге остались и другие, иногда проскальзывавшие в 4приказах, здравые мысли, вроде остроумного, но ни разу в действительности не осуществленного маневра сдваивания колонны, при котором половина флота шла бы обратным курсом навстречу другой ее половине. Тем самым флот, получая возможность стрелять в промежутки между своими кораблями, удваивал силу огня по концевым кораблям неприятеля. Адмирал словно забыл о том, сколько усилий и настойчивых повторений требовали от него гораздо менее сложные маневры, которые он отрабатывал, готовясь к смотру двух императоров в Ревеле. И здесь нельзя удержаться от мысли, что Рожественский, лишая корабли возможности исправить выявленные недостатки, преследовал какие-то свои особые цели, вольно или невольно клонившиеся к утверждению на эскадре сознания ее полной никчемности. Возможно, он ожидал, что таким путем это мнение, проникнув через письма в Россию, могло подействовать на умы тех высших чинов Морского министерства, от кого зависела окончательная судьба эскадры.