Брокен-Харбор

— Я не… — Ей наконец удалось сделать глубокий судорожный вдох. Чуть погодя она потерянно спросила: — Что?

Болеутоляющие снова потянули ее на дно.

— Неважно, — мягко ответил Ричи. — Принести вам что-нибудь?

— Я не…

У Дженни закрывались глаза, она проваливалась в сон, и для нее это сейчас было лучше всего.

— Мы вернемся, когда вы наберетесь сил, — сказал я. — Вот наши визитки. Если что-нибудь вспомните — что угодно, — пожалуйста, позвоните.

Дженни издала звук — нечто среднее между стоном и всхлипом. Она заснула, но по щекам у нее продолжали течь слезы. Мы положили визитки на прикроватный столик и вышли.

В коридоре все было по-прежнему: полицейский стоял навытяжку, а мать Дженни спала на стуле. Ее голова упала набок, пальцы расслабились и перебирали потертую ручку сумки. Я тихо отправил полицейского в палату, размашистым шагом свернул за угол коридора и лишь потом убрал блокнот.

— Интересно, да? — спросил Ричи. Он казался подавленным, но не потрясенным — живые его не особо волновали, похоже. Как только для его эмпатии нашелся выход, ему стало лучше. Если бы я искал постоянного напарника, мы бы идеально подошли друг другу. — Многовато наврала всего за несколько минут.

— А, так ты заметил. Возможно, это имеет какое-то значение, — впрочем, я же говорю, лгут все. Однако вникнуть нужно. К Дженни мы еще вернемся. — Засунуть блокнот в карман пальто удалось только с третьего раза. Я отвернулся, чтобы скрыть свое состояние от Ричи.

Он навис надо мной, прищурившись:

— С вами все нормально?

— Ну да, а что?

— Вид у вас немного… — Он покрутил рукой. — Там довольно жестко было, и я подумал — вдруг…

— Ричи, я могу выдержать все то же, что и ты. С опытом ты поймешь, что была не жесть, а обычный рабочий день. И даже если бы там был настоящий ад, я бы все равно справился. Ты что, забыл наш разговор про самоконтроль?

Он попятился, и я сообразил, что говорю чуть более резким тоном, чем собирался.

— Я просто спросил.

Через секунду до меня дошло: это правда. Он не искал слабых мест, не пытался уравнять позиции после того, что случилось на вскрытии, а просто заботился о своем напарнике.

— И я тебе за это благодарен, — сказал я уже мягче. — Извини, что сорвался. Ты-то как? В порядке?

— У меня все супер, да. — Ричи сжал кулак, поморщился — там, куда впились ногти Дженни, остались лиловые вмятины — и оглянулся. — Ее мать. Мы… Когда мы пустим ее в палату?

Я двинулся по коридору к лестнице.

— Когда угодно, но только в сопровождении. Я позвоню полицейскому.

— А Фиона?

— То же самое: пусть заходит, если не возражает, что кто-то составит ей компанию. Может, Дженни при них возьмет себя в руки, выложит им то, что не сказала нам.

Ричи молча шел нога в ногу со мной, но я уже начал улавливать, что означает его молчание.

— По-твоему, я должен заботиться о том, как они могут помочь Дженни, а не нам. И, по-твоему, их надо было пустить к ней еще вчера.

— Ей сейчас адски тяжело. А они как-никак семья.

Я понесся по лестнице.

— Именно, сынок. Ох-ре-ни-тель-но точно подмечено. Они — ее семья, а значит, мы ни черта не понимаем в их отношениях — по крайней мере, пока. Неизвестно, как изменятся показания Дженни после пары часов с мамой и сестрой, и выяснять это я не собираюсь. Может, мамаша обожает давить на чувство вины, тогда после разговора с ней Дженни еще больше устыдится, что ничего не предприняла, когда в дом проник взломщик, и не станет упоминать в беседах с нами о том, что он побывал там еще несколько раз. Может, Фиона предупредит ее, что нас интересует Пэт, и Дженни вообще не станет с нами разговаривать. Не забывай: пусть Фиона и не главный подозреваемый, однако она по-прежнему в списке — до тех пор, пока мы не выясним, почему наш парень выбрал именно Спейнов. К тому же, если бы Дженни умерла, Фионе досталось бы все их имущество. Мне плевать, насколько потерпевшей нужны обнимашки. Я не допущу, чтобы наследница поговорила с ней раньше меня.

У подножия лестницы Ричи посторонился, пропуская медсестру с тележкой, груженной пластиковыми трубками и блестящими металлическими штуками.

— Наверное, вы правы, — сказал он, глядя ей вслед.

— По-твоему, я черствый ублюдок?

Он пожал плечами:

— Об этом не мне судить.

— Может, я и впрямь такой — все зависит от того, какой смысл ты в это вкладываешь. Видишь ли, для меня черствый ублюдок — это тот, кто посмотрит Дженни Спейн в глаза и скажет: «Извините, мэм, мы не сможем поймать человека, который расправился с вашей семьей, потому что я слишком старался всем понравиться. Ну, бывайте!» Потом ублюдок вернется домой, с аппетитом поужинает и крепко уснет. На это я не способен и, чтобы избежать такого расклада, готов немного побыть бездушной сволочью.

Входные двери с грохотом распахнулись, и нас окатила волна холодного сырого воздуха. Я изо всех сил втянул его в легкие.

— Давайте поговорим с полицейским сейчас, пока мать не проснулась, — сказал Ричи.