Брокен-Харбор

Процесс начнется через год, а то и позже. К тому моменту Дженни проведет немало времени за беседами с психиатрами и психологами; ее накачают лекарствами, дадут ей шанс отойти от края пропасти. Если она передумает себя убивать, то признает себя виновной: причин рваться на свободу у нее не останется, а признание позволит снять тень подозрения как с Пэта, так и с Конора. Если же нет, то кто-нибудь заметит, что у нее на уме — вопреки распространенному мнению, большинство психиатров знают свое дело. Тогда врачи постараются перевести Дженни в заведение, где о ее безопасности смогут позаботиться. Я сказал Фионе правду: план не идеальный, однако в этом деле для идеала места уже не было.

Прежде чем выйти из Эмминой комнаты, я подошел к окну, отодвинул занавеску и взглянул на ряды недостроенных домов, за которыми тянулся пляж. Близилась зима: на часах всего три, а свет уже вобрал в себя вечернюю меланхолию и синеву моря, обратив его в бурную серую бездну с белыми клочьями пены. Полиэтиленовая пленка на окнах логова Конора гудела на ветру; окрестные дома отбрасывали безумные тени на грунтовку. Поселок походил на Помпеи, на археологические раскопки, открытые для туристов, чтобы они бродили кругом, разинув рты и вытягивая шеи, стараясь представить себе катастрофу, которая уничтожила здесь все живое, — но уже через несколько лет руины рассыплются в прах, посреди кухонь вырастут муравейники, а светильники исчезнут под зарослями плюща.

Я тихонько закрыл за собой дверь. На лестничной площадке, рядом с бухтой провода, тянувшегося в сторону ванной, стояла видеокамера Ричи. Она была направлена на люк, и мигающий на корпусе красный огонек указывал, что ведется запись. Между камерой и стеной уже свил гамак из паутины серый паучок.

На чердаке ветер хлестал в дыру под крышей, завывая пронзительно, словно лисица или банши. Прищурившись, я заглянул в открытый люк, и на мгновение мне показалось, что на чердаке что-то шевельнулось — неверные, сгущающиеся тени, ленивое перекатывание мышц, — но я моргнул, и там не осталось ничего, кроме темноты и потока холодного воздуха.

Завтра, когда дело будет закрыто, я пришлю сюда технаря, чтобы он забрал камеру, изучил каждый кадр и выдал мне отчет в трех экземплярах обо всем, что увидел. Да я и сам мог бы опуститься на колени, развернуть встроенный экранчик и быстро промотать запись, однако я этого не сделал. Я и так знал, что там ничего нет.

* * *

Фиона стояла, прислонившись к пассажирской дверце, слепо уставившись на недостроенный дом, в котором мы беседовали с ней в самый первый день. Зажатая в пальцах сигарета посылала в небо тонкую струйку дыма. Когда я подошел, Фиона бросила окурок в рытвину, наполовину заполненную мутной водой.

— Вот вещи вашей сестры, — сказал я, протянув ей мусорный мешок. — Это то, что вы имели в виду, или нужно что-то другое?

— Сойдет. Спасибо.

В мешок она даже не заглянула. На секунду мне показалось, что она передумала, и у меня закружилась голова.

— С вами все в порядке?

— Я тут смотрела на дом и вспомнила… В день, когда мы их нашли — Дженни, Пэта и детей, — я подобрала вот это.

Она вынула ладонь из кармана, сжав ее в кулак, словно что-то держит. Я протянул руку, зажав в ней браслет, укрытый от посторонних взглядов и ветра. Фиона раскрыла ладонь над моей рукой.

— Потрогайте его — на всякий случай, — сказал я.

На мгновение она крепко стиснула браслет. Даже сквозь перчатки я почувствовал, какие холодные у нее пальцы.

— Где вы это взяли? — спросил я.

— Когда в то утро полицейские вошли в дом, я пошла за ними. Хотела узнать, что происходит. У подножия лестницы, прямо под нижней ступенькой, я заметила браслет и подобрала — Дженни не захотела бы, чтобы он валялся на полу. Я положила его в карман пальто, но в кармане оказалась дырка, так что он провалился за подкладку, и я про него забыла, а вспомнила только сейчас.

Ее голос звучал слабо и безжизненно, несмолкающий рев ветра уносил его прочь, швырял о бетон и ржавый металл.

— Спасибо. Я займусь этим.

Я обошел машину и открыл дверцу со стороны водителя. Фиона не шевельнулась. Лишь когда я положил браслет в конверт для вещдоков, аккуратно его надписал и убрал в карман пальто, она выпрямилась и села в машину. На меня она по-прежнему не смотрела.

Я завел двигатель и выехал из Брокен-Харбора, огибая рытвины и обрывки проводов. Ветер по-прежнему тараном бил в окна. Все оказалось так просто.

* * *

Стоянка трейлеров находилась дальше вдоль пляжа — может, ярдов на сто севернее дома Спейнов. Когда мы с Ричи брели в темноте к логову Конора Бреннана и обратно — уже с Конором, считая, что закрыли дело, — то наверняка прошли там, где когда-то стоял трейлер моей семьи.