Брокен-Харбор

– Миссис Спейн, послушайте, мы с вами сейчас наедине. Я ничего не записываю. Я не зачитал вам права. То, что вы скажете, не может быть использовано против вас.

Многие детективы регулярно так рискуют, делая ставку на то, что, заговорив однажды, подозреваемый не удержится и во второй раз или что непригодное для суда чистосердечное признание наведет на информацию, которую можно использовать. Я не люблю рисковать, однако сейчас у меня не было ни времени, ни рычагов давления. Дженни никогда не признает свою вину на официальном допросе. Я не могу предложить ей то, что покажется ей желаннее блаженного холодка бритвенных лезвий, очищающего огня инсектицида, зова моря. Чем бы я ей ни пригрозил, перспектива прожить в этом аду еще шестьдесят лет была страшнее.

Если бы в мыслях Дженни проскальзывала хоть малейшая надежда на будущее, у нее не было бы ни единой причины мне хоть что-то рассказывать – неважно, грозило бы признание тюрьмой или нет. Но мне известно кое-что о тех, кто думает о сведении счетов с жизнью, – они хотят, чтобы хоть кто-то узнал, что привело их на край пропасти. Возможно, им нужно, чтобы последняя частичка их жизни сохранилась на задворках чьей-то памяти, когда сами они уже станут землей и водой. Возможно, они просто хотят сбросить этот пульсирующий кровавый груз кому-то в руки, чтобы он не отягощал их в пути. Хотят сохранить свою жизненную историю. Никто в мире не знает об этом лучше меня.

Единственное, что я мог предложить Дженни Спейн, – это возможность поделиться своей историей. Я готов был сидеть там сколько потребуется – пока голубое небо не почернеет, пока за холмами в Брокен-Харборе не погаснут ухмыляющиеся фонари из тыкв, пока не загорятся радостные рождественские огни. Пока она говорит, она будет жива.

Тишина. Дженни обдумывала мои слова. Дрожь прекратилась. Ее ладони медленно разжались, выпустив края мягких рукавов, и потянулись к рисунку. Как слепая, она водила пальцами по четырем желтым головам, четырем улыбкам, по имени ЭММА, написанному печатными буквами в нижнем углу.

– Он выбрался наружу… – Тонкая струйка шепота едва пробивалась сквозь неподвижный воздух.

Медленно, опасаясь ее спугнуть, я откинулся в кресле, чтобы дать ей больше пространства, и только тогда осознал, что все это время старался не дышать с ней одним воздухом и теперь у меня кружится голова.

– Давайте начнем с начала, – сказал я. – Как все началось?

Дженни тяжело помотала головой на подушке:

– Если бы я знала, я бы это прекратила. Я лежу здесь и все думаю, думаю об этом, но не могу вспомнить конкретный момент.

– Когда вы заметили, что Пэта что-то тревожит?

– Давно, лет сто назад – в мае, в начале июня? Случалось, я спрошу у него что-нибудь, а он не отвечает; посмотрю на него – а он смотрит в пустоту, словно прислушивается. Или дети начинали шуметь, Пэт подскакивал и кричал: “Заткнитесь!” Когда я спрашивала, в чем проблема, ведь это было на него совершенно не похоже, он говорил: “Ни в чем, просто я заслуживаю немного тишины и покоя в собственном доме, черт побери”. Это все мелочи, никто другой ничего бы не заметил, и он сам говорил, что у него все хорошо, но я-то знала его как облупленного. Понимала, что что-то не так.

– Но не знали, что именно.

– Откуда мне было знать? – Внезапно в голосе Дженни появились оправдывающиеся нотки. – Несколько раз он говорил, будто слышал, как на чердаке кто-то скребется, но сама я ничего не слышала. Предположила, что туда залетает птица. Я не думала, что это что-то серьезное, да и с чего бы? Мне казалось, что Пэт просто в депрессии, потому что приходится сидеть без дела.

А Пэт тем временем все больше боялся, что она решит, будто у него галлюцинации. То, что зверь действует и на ее психику, он принял как данность.

– Он переживал из-за того, что остался без работы?

– Да, очень сильно. Мы… – Дженни беспокойно заворочалась в постели и резко втянула в себя воздух, словно у нее открылась какая-то рана. – Из-за этого у нас возникли проблемы. До этого мы никогда не ссорились. Пэту нравилось быть добытчиком в семье – он был счастлив, когда я ушла с работы, так гордился тем, что мы можем себе это позволить. А когда его сократили… Поначалу он был весь на позитиве, говорил: “Не волнуйтесь, малыши! Оглянуться не успеете, как я найду что-нибудь еще. Не переживай, милая, покупай топ, который хотела”. Я тоже думала, что он мигом куда-нибудь устроится, – как же иначе, ведь он отличный специалист и вкалывает как проклятый?

Она по-прежнему ворочалась, водила рукой по волосам, дергала за спутанные пряди все сильнее и сильнее.

– А на деле оказалось так: все знают – если у тебя нет работы, значит, ты хреновый специалист или на самом деле она тебе не нужна. Конец.

– На дворе кризис. А в кризис бывают исключения из правил, – сказал я.

– Он должен был найти что-то – это же логично, верно? Но в наше время не до логики. Какой бы квалификацией ни обладал Пэт, на рынке вообще не было никаких вакансий. Но когда это стало до нас доходить, мы, по сути, были уже разорены.

При этих словах шея Дженни пошла красными пятнами.