Брокен-Харбор

– Мне нельзя пользоваться наушниками – потому что когда я что-то слышу, то не могу понять, в песне эти звуки или у меня в ушах.

Она принялась постукивать пяткой по бортику дивана, отбивая нескончаемый, раздражающий ритм, который вступал в неприятный диссонанс с текучей мелодией Дебюсси.

– Тогда я одолжу тебе хорошую книгу. Выбирай.

– Не нужна мне хорошая книга, не нужен комплект DVD, не нужна уютная чашечка чаю, не нужен сборник судоку. Мне нужен ты.

Я подумал о Ричи, который сидит за столом, грызет ноготь и проверяет орфографию в своей заявке, об отчаянной мольбе о помощи в его голосе; о Дженни на больничной койке, чья жизнь навсегда превратилась в кошмар; о Пэте, выпотрошенном, словно трофейное животное, о том, что он лежит в ячейке у Купера и ждет, чтобы я избавил его от клейма убийцы в глазах миллионов людей; о его детях, слишком маленьких, чтобы понимать, что такое смерть. Во мне снова поднялась волна гнева.

– Знаю. Но другим я сейчас нужен больше.

– Ты хочешь сказать, что дело о Брокен-Харборе важнее твоей семьи. Вот что ты имеешь в виду. И ты даже не понимаешь, что это полный неадекват, да? Ни один нормальный мужик на свете так бы не сказал, никто бы не сказал, если бы только не был одержим какой-то адской дырой, которая накачивает ему в мозг дерьмо. Ты, черт побери, прекрасно знаешь, что если отправишь меня назад к Джери, то я сойду с ума от ее занудства и сбегу, и тогда она будет сходить с ума от беспокойства. Но тебе же наплевать, да? Ты все равно заставишь меня туда вернуться.

– Дина, у меня нет времени на эту хрень. Мне осталось пятьдесят с небольшим часов на то, чтобы предъявить обвинения. Через пятьдесят часов я сделаю все, что ты хочешь: на рассвете заберу тебя от Джери, схожу с тобой в любой музей, но до тех пор – тут ты не ошиблась – ты не центр моей вселенной.

Дина приподнялась на локтях и уставилась на меня во все глаза – прежде она никогда не слышала этих резких нот в моем голосе. От ее ошарашенного лица воздушный шар у меня в груди раздулся еще больше, и на мгновение я с ужасом поймал себя на том, что вот-вот рассмеюсь.

– Скажи мне вот что… – Ее глаза сузились – она готовилась к беспощадному бою. – Тебе никогда не хотелось, чтобы я умерла? Например, когда тебе не до меня – вот как сейчас. Тебе не хочется, чтобы я сдохла? Ты не надеешься, что однажды утром кто-то позвонит тебе и скажет: “Мне очень жаль, сэр, но вашу сестру только что раздавил поезд”?

– Разумеется, я не хочу твоей смерти. Я надеюсь, что ты позвонишь мне утром и скажешь: “Знаешь что, Мик? Ты был прав. Джери действительно не представляет собой одну из пыток, запрещенных Женевской конвенцией. Каким-то образом мне удалось выжить…”

– Тогда почему ты так себя ведешь? Впрочем, на самом деле я уверена – ты не хочешь, чтобы меня сбил поезд. Ты ведь предпочитаешь, чтобы все было аккуратненько, симпатично, да? На что ты надеешься? Что я повешусь или передознусь…

Смеяться мне уже расхотелось, рука так крепко стиснула бокал, что я испугался его раздавить.

– Не пори чушь. Я веду себя так, потому что хочу, чтобы ты научилась держать себя в руках – ровно настолько, чтобы потерпеть Джери всего два гребаных дня. По-твоему, я прошу слишком многого?

– А с какой стати я должна это делать? Это что, какой-то идиотский способ примириться с прошлым? Ты закроешь это дело и тем самым компенсируешь то, что случилось с мамой? Если так, то меня от тебя тошнит, я сейчас заблюю весь твой диван…

– Мама здесь совершенно ни при чем. Большего идиотизма я в жизни не слышал. Если не можешь сказать ничего поумнее, лучше вообще заткни пасть.

Я не выходил из себя с тех пор, как был подростком, тем более до такой степени, и уж точно не срывался на Дину. Ощущение от этого было словно от гонки по шоссе со скоростью сто миль в час после шести рюмок водки – захватывающее, смертельно опасное и восхитительное. Дина села, перегнулась через столик и ткнула пальцем в мою сторорону:

– Видишь? Об этом я и говорю. Вот что с тобой творит это расследование. Ты никогда на меня не злился, а теперь посмотри, нет, ты только посмотри, в каком ты состоянии. Хочешь мне врезать, да? Давай, скажи, как сильно ты хочешь…

Она была права – я действительно хотел влепить ей крепкую пощечину. Однако в глубине души понимал, что если ударю ее, то останусь с ней, – и понимал, что она тоже это знала. Я очень осторожно поставил бокал на столик.

– Я не собираюсь тебя бить.

– Да что уж там, валяй. Какая разница? Если забросишь меня в адский дом Джери, я убегу и тогда уж не смогу прийти к тебе, не смогу сдерживаться и в конце концов прыгну в реку. Чем это лучше? – Она наполовину перелезла через столик, ее лицо оказалось на расстоянии вытянутой руки. – Но нет, ты даже пальцем меня не тронешь, ведь ты такой охренительно правильный, боже упаси хоть раз почувствовать себя злодеем. Зато довести меня, чтобы я утопилась, – это нормально, это просто…

У меня вырвалось нечто среднее между смехом и воплем.