Бродяги Севера

А Дюран посмотрел на неподвижное тело своего приятеля, на красное пятно, расплывающееся под его затылком, и снова пробормотал:

– Господи! Настоящий дьявол!

В хижине Нанетта судорожно рыдала, прижимая к себе дочку.

Глава XVIII

Бывают случаи, когда смерть потрясает, но не причиняет горя. Так было и с Нанеттой Лебо. На её глазах роковая случайность принесла гибель её мужу, но, несмотря на всю свою кротость и доброту, она не жалела о нём и не оплакивала его. Смерть настигла его, как воздаяние за его необузданную жестокость. И Нанетта – не столько из-за себя, сколько из-за дочери – невольно испытывала облегчение при мысли, что судьба освободила их обеих от власти бессердечного тирана.

Дюран, столь же мало склонный к чувствительности, как и покойный Лебо, не стал зря тратить времени. Он даже не счёл нужным спросить Нанетту, а без лишних разговоров выдолбил в мёрзлой земле яму и закопал в ней тело своего былого соперника. Впрочем, Нанетта была скорее благодарна ему за то, что он взял эти хлопоты на себя: Лебо ушёл из её жизни, ушёл навсегда. Она могла больше не опасаться побоев, не опасаться за своего ребёнка, а это было для неё важнее всего.

Мики неподвижно лежал в углу своей тюрьмы, сколоченной из толстых жердей. Его томило тягостное недоумение. Но он не сделал почти ни одного движения после того, как стремительным прыжком сбил с ног своего мучителя. Он даже не зарычал, когда Дюран оттащил тело Лебо подальше от клетки. Им овладела гнетущая и всепоглощающая тоска. Он не вспоминал об ударах, которые обрушил на него траппер, о дубине; которая чуть было не размозжила ему голову. Он не замечал, как ноет его избитое тело, не обращал внимания на жгучую боль в кровоточащих дёснах и в глазах, по которым Лебо полоснул хлыстом. Он думал только о Нанетте. Почему она убежала с таким громким криком, когда он прыгнул на грудь двуногого зверя? Ведь тот набросился на неё, чтобы растерзать, и растерзал бы, если бы он, Мики, не кинулся ей на помощь так стремительно, что цепь чуть не вывихнула ему шею. Ну, так почему же она убежала и не возвращается?

Он тихонько заскулил.

Солнце зашло, и ранний вечер северного края уже окутывал леса густым сумраком. Из этого сумрака перед клеткой Мики возникло лицо Дюрана. Мики с самого начала инстинктивно воспылал к охотнику на лисиц такой же ненавистью, какую он питал к Лебо, потому что между Дюраном и траппером существовало большое сходство – лица обоих были проникнуты одинаковой угрюмой свирепостью, которая была главной чертой характера и того, и другого. И всё-таки Мики не зарычал, когда Дюран начал внимательно его разглядывать. Он даже не шевельнулся.

– Уф! Дьявол! – сказал Дюран с дрожью в голосе.

Потом он засмеялся. Это был негромкий злорадный смех, клокотавший где-то в глубине его чёрной густой бороды, и у Мики по спине пробежал холодок.

Затем Дюран повернулся и ушёл в хижину.

При его появлении Нанетта встала. Она была бледна как полотно, но в больших тёмных глазах горел новый огонь. Нанетта ещё не оправилась от потрясения, вызванного внезапной трагической смертью Лебо, но выражение её лица уже стало иным. Этого огня не было в её глазах, когда Дюран вошёл в эту хижину вместе с Лебо меньше трёх часов назад.

И теперь он поглядел на неё со смутным беспокойством – перед ним с девочкой на руках стояла совсем другая Нанетта. Ему стало не по себе. Когда муж обругал её при нём, он только захохотал, а теперь у него не хватало духа смотреть ей в глаза – почему бы это? Чёрт! И как он раньше не заметил, что она настоящая красавица?

Дюран заставил себя преодолеть смущение и заговорил о деле, которое в эту минуту интересовало его больше всего.

– Вам надо бы поскорее избавиться от этого пса, – сказал он. – Так я его заберу.

Нанетта ничего не ответила. Она смотрела на него, затаив дыхание. Дюран решил, что она просто не расслышала, и хотел повторить свои слова, но тут ему вдруг пришло в голову, какую ложь следует пустить в ход.

– Вы ведь знаете, что мы с ним договаривались устроить бой между его псом и моим на новогоднем празднике в Форте О’Год? – сказал он, тяжело переминаясь с ноги на ногу. – Для этого-то Жак… то есть ваш муж… и дрессировал одичавшую собаку. Ну и чуть я увидел, как этот дьявол грызёт жерди, так сразу понял, что он придушит моего пса, как лисица кролика. Ну и мы договорились, что я куплю у него этого пса за две серебристые лисицы и десять рыжих – шкурки у меня с собой в санях.

Правдоподобность этой выдумки придала Дюрану уверенность. Упоминание о шкурках казалось ему очень убедительным, а Жак не мог явиться сюда и сказать, что он всё это выдумал. И Дюран закончил свою речь, внутренне торжествуя:

– Ну вот, значит, он мой. Я отвезу его на факторию и выставлю там против любой собаки или волка. Шкурки вам сейчас отдать, сударыня?

– Он не продаётся! – сказала Нанетта, и огонь в её глазах запылал ещё сильнее. – Это моя собака. Моя и моей дочки. Вы поняли, Анри Дюран? Он не продаётся.

– Да… – пробормотал растерявшийся Дюран.