Бродяги Хроноленда

Иуда бросил взгляд на Иисуса, тот одобрительно кивнул.

– Предлагаю вернуть инквизицию! – крикнул кто-то с дальнего угла стола. – Нет веры без страха.

– Какая хорошая идея, – сказал Иисус. – Автора.

Поднялся довольный румяный мужичек в малиновом пиджаке и с гигантским золотым крестом на груди.

– Уволен. Уволен и проклят во веки веков. Аминь, Пошёл вон! Кто ещё хочет высказаться?

Над головами робко поднялась рука.

– Говори. – разрешил Иисус.

– Я, конечно жутко извиняюсь, но у меня вопрос – зачем постоянно пропагандируется тема второго пришествия? Не пришло ли время вам выйти из тени и навести страха на зажравшихся прихожан. Думаю, узнав, что Бог явился на грешную землю, начнётся дезертирство в других верах. Спасение сегодня намного заманчивее далёкого сомнительного рая мусульман или нирваны. Да и все предпосылки существуют. Посмотрите, что творится – облака неправильной формы и прочие несуразности, слухи о конце света в двенадцатом году. Народ клюнет на любую рекламу. Укрепятся в вере, будут искать прощения грехов, обратятся лицом к нам… Где-то так.

– Отлично! – глаза Иисуса загорелись бесинками. – Немедленно разработать проект. Рекламщики, пиарщики, связь с общественностью, креативщики – забудьте о выходных. Ненормированный рабочий день Переходим в режим аврала. Думайте о дивидентах, которые мы срубим. Молодчина! Автора идеи канонизировать, беатифитикацировать, наградить путёвкой на Кавказ, премию выписать, пожизненно бесплатное молоко. Почему сидим? За работу, друзья.

Все вскочили, и расталкивая друг друга локтями побежали к выходу. Когда все исчезли, в зал заседаний зашла секретарша.

– Там к вам Павел.

– Апостол?

– Хуже.

– Пашка, что ли? – обрадовался Иисус. – Так что же ты ждёшь? Зови скорее!

Павел оставил компанию на площади у фонтана, купил каждому мороженое, а безутешному белку даже четверть коньяка, который зверёк тут же выпил и забылся в пьяном сне на руках Бориса.

– Сидеть здесь, и никуда не уходить. Если я не вернусь через неделю, можете самоликвидироваться. Туалет в холле, скажете охране, что вы со мной, он пропустит. Там же буфет. Всё, надеюсь, вопрос сейчас решится.

Он повернулся и пошёл к входу в здание. Остальные сели на длинную деревянную скамейку на литых чугунных ножках. Лита положила голову на плечо Максиму и сразу уснула. Борис гладил по спинке вздрагивающего во сне белка.

– Может, сбежим? – предложил Максим. – Не нравится мне этот Павлик.

– Нам некуда бежать, я нашёл машину. Мою Пчёлку. Это уже не машина. Груда металлолома. Восстановлению не подлежит. Часы все растащили, окна выбили.

– А если восстановить?

– Как? Я годами работал над схемой. Все записи остались там – год назад. По памяти я не восстановлю, тем более, никакой логики в схеме соединения часов не было. Получилось спонтанно. Наверное, все великие открытия так и делаются. Так что бежать некуда.

– Фрица жалко, он хоть и фашист, но парень нормальный был, спокойный и душевный, животных любил…

– Да то, что фашист, ничего не значит. Я, например, знал налогового инспектора, так тот тоже был мировой парень, взяток не брал и вникал в проблемы.

– Да ладно, свистишь.

– Ни капли, только он день поработал и его уволили за профнепригодность.

– Ну, это другое дело.

– Может, я за пивом в буфет сбегаю? А то мне от мороженого во рту не привычно.

– Сбегай, а если водка будет, бери водку.

– Без пива?

– Почему без пива?

– Держи тогда белка, осторожно, не разбуди бедолагу.

– У тебя мобильник есть? – спросил Мэнсон у Рииль, когда они дошли до парка и сели за столик в летнем кафе.

– Нет.

– Деревня. Мой залили водой. Позвонить надо срочно.

Он встал и окинув взглядом окрестности, крикнул проходящему мимо парню, разговаривающему на ходу по телефону.

– Молодой человек! На минутку можно вас?

Парень остановился, удивлённо глядя на идущего к нему элегантному мужчине.

Мэнсон подошёл и, ничего не объясняя, ударил парня ногой в пах. Тот охнул и скрючился от боли. Телефон упал на асфальт.

– Спасибо, – Чарли поднял мобильник и стал набирать номер. – Алло, Мата? Это Чарли.

Мата смотрела на спящего Чаплина. Он счастливо улыбался во сне.

Вот она, любовь. Последний раз я любила очень давно, думала Мата, сидя за журнальным столиком с чашкой кофе и сигаретой. На ней был розовый в рюшах пеньюар, подаренный ей Чаплином. Последний раз я любила…кого? Парня из параллельного класса? Как его звали? Не помню. Того, командировочного? Как я сохла по нему! Целую неделю. Нет, то была не любовь, то была страсть. Турецкого султана? Было в нём что-то, но любить – увольте. Наверное, умение любить приходит внезапно, когда настаёт критическая точка накопившегося опыта, восхищений и разочарований, боли и радостей, романтичности и цинизма. Всё это варится, томится, кипит и превращается в коктейль под названием «любовь». Любовь, это когда сидишь вот так и не можешь оторвать взгляд от него, некрасиво спящего, похрапывающего и бормочущего что-то невнятное во сне. И причёска у него скомкана подушкой, и усы торчат. Но понимаешь, что ничего более родного, красивого и нежного ты не видела за всю жизнь.