Бродяги Дхармы

Он высадил меня в горной деревушке, очень похожей на Бриджпорт в Калифорнии, где мы с Джафи нежились на солнышке. Я прошел около мили и лег подремать в лесах — в самом сердце хребта Сискию. Проснулся я, почувствовав себя очень странно посреди китайского неведомого тумана. Пошел дальше, как и раньше — по обратной стороне дороги, и в Керби меня посадил к себе светловолосый торговец подержанными автомобилями — до перевала Гранта, и там, после того, как жирный ковбой на грузовике с гравием, злорадно оскалившись, попытался проехаться прямо по моему рюкзаку, стоявшему на проезжей части, печальный мальчишка-лесоруб в каске очень быстро, ныряя то вниз, то вверх по огромным перекатам мечтательной долины, довез меня до Каньонвилля, где, как во сне, рядом остановился сумасшедший автопогрузчик с контейнером перчаток на продажу, и шофер, Эрнест Петерсен, всю дорогу любезно болтая и заставив меня сесть к нему лицом (так, что я мчался по шоссе спиной вперед), доставил меня в Юджин, Орегон. Он говорил обо всем на свете, купил мне два пива и даже останавливался на нескольких бензоколонках и выставлял образцы товара. Он говорил:

— Мой отец был великий человек, у него была поговорка: «В этом мире гораздо больше конских задниц, чем самих коней». — Он оказался ненормальным болельщиком и на соревнованиях по бегу всегда засекал время собственным секундомером; бесстрашно и независимо он гонял по округе на своем погрузчике и отбрехивался от местных, пытавшихся запихатъ его в профсоюз.

На красном закате дня мы с ним распрощались у славного озерка под Юджином. Здесь я и намеревался провести ночь. Я расстелил спальник под сосной, среди густого подлеска через дорогу от хорошеньких пригородные домишек, откуда увидеть меня не могли — да и не хотели, поскольку всё равно все смотрели телевизор, — съел ужин и проспал двенадцать часов в своем мешочке, только раз проснувшись посреди ночи, чтобы намазаться лосьоном от комаров.

Наутро я уже смог разглядеть мощные отроги Каскадного хребта, самым северным концом которого будет как раз моя гора на самой кромке Канады, еще в четырехстах милях к северу. Утренняя речка пахла дымом — через дорогу стояла лесопильня. Я умылся и двинулся дальше, произнеся лишь одну кратную молитву над четками, что подарил мне Джафи в лагере на Маттерхорне: «Преклонение перед пустотой божественной бусины Будды».

На открытом шоссе меня сразу же подобрали два крутых молодых парняги — до Джанкшн-Сити, где я выпил кофе и протопал пару миль до придорожного ресторана: там все выглядело неплохо, я поел блинчиков и зашагал по камням на обочине, машины пролетали мимо, и только я подумал, как же мне добраться до Портленда, не говоря уже про Сиэттл, как рядом притормозил смешной легковолосый маленький маляр — в башмаках, заляпанных краской, с четырьмя пинтами холодного пива в банках; он остановился у дорожной таверны купить еще пива, и вот, наконец, мы очутились в Портленде — пересекали вечность по огромным мостам, а они разводились прямо у нас за спиной, пропуская плавучие краны: большой, дымный город у реки, окруженный мохнатыми хребтами. В центре Портленда я за двадцать пять центов сел в автобус до Ванкувера, штат Вашингтон, съел там кони-айлендский гамбургер, потом — снова на дорогу, на 99-ку, где милый усатый паренек, сезонник-Бодхисаттва с одной почкой, подобрал меня и сказал:

— Да мне загордяк, что я тебя взял — будет теперь с кем поговорить, — и везде, где бы мы ни остановились попить кофе, он бросался к автоматам китайского бильярда и играл со смертельной серьезностью, а еще подбирал по дороге всех стопщиков: сначала — широкого сезонника из Алабамы, говорившего врастяжечку, потом — чокнутого матроса из Монтаны, из которого так и пер шизовый интеллигентский треп, а мы тем временем неслись наверх к Олимпии, Вашингтон, на восьмидесяти милях в час, затем вверх по полуострову Олимпик, по извилистым лесным дорогам до военно-морской базы в Бремертоне, а там уж от Сиэттла меня отделял только пятидесятицентовый паром!

Мы попрощались и с бродягой-сезонником пошли на переправу, я заплатил за него как бы в благодарность за свою чертовскую везучесть на дороге и даже сунул ему горсть орехов и изюма, которые он прожорливо слопал, поэтому я дал ему еще колбасы и сыра.