Бродяги Дхармы

— Очень плохо: он, вероятно, сгинет в Центральной Азии, где-нибудь на рядовом, спокойном переходе из Кашгара в Ланчжоу через Лхасу, пропадет вместе с караваном яков: он будет торговать кукурузными хлопьями, английскими булавками и швейными нитками разных цветов, время от времени взбираться на Гималаи, в конце концов, просветит самого Далай-Ламу и всю его шарагу на многие мили вокруг, и о нем никто никогда больше не услышит.

— Не пропадет, — сказал я. — Он нас слишком любит.

А Алва заметил:

— Все равно все заканчивается слезами.

31

Теперь, словно палец Джафи указывал мне путь, я тронулся на север, к своей горе.

Было утро 18 июля 1956 года. Я спустился и попрощался с Кристиной, поблагодарил ее за все и зашагал вниз по дороге. Кристина махала мне с заросшего травою двора.

— Здесь теперь станет одиноко — все разъехались, и по выходным больше не будет попоек. — Ей, на самом деле, нравилось все, что тут происходило. Так она и стояла босиком у себя во дворе с маленькой босоногой Праджной, а я уходил прочь по краю пастбища.

Путешествие на север оказалось легким, как будто бы со мною оставались наилучшие пожелания Джафи, чтобы я добрался до своей горы: их можно было хранить вечно. На 101-м я сразу же сел к одному преподавателю общественных наук — сам он был из Бостона, а теперь пел на мысе Кейп-Код и не далее как вчера грохнулся в обморок на свадьбе у своего корефана, поскольку до этого долго постился. Когда он высадил меня в Кловердэйле, я закупил себе припасов на дорогу: салями, клин «чеддара», «Рай-Крисп» и еще немножко фиников на десерт, и аккуратно завернул все в упаковки. С нашего последнего совместного похода у меня остались орешки и изюм. Джафи сказал мне тогда:

— На сухогрузе мне они не понадобятся. — С уколом грусти я припомнил, насколько серьезен Джафи всегда был по поводу еды, и пожелал, чтобы весь мир был столь же серьезен по этому поводу — вместо своих дурацких ракет, машин и взрывчатки: ведь они там тратят все деньги, отпущенные на еду, все равно только на то, чтобы оторвать друг другу головы.

Пообедав за гаражами, я прошел около мили по дороге до моста через Русскую Реку, где и застрял на целых три часа в серой хмари. Но зато потом меня неожиданно подвез какой-то фермер с нервным тиком, от которого у него дергалось все лицо: он ехал с женой и сыном; недалеко, до городка под названием Престон, где один дальнобойщик предложил довезти меня до самой Эврики («Эврика!» — завопил я), а потом разговорился и сказал:

— Шут его знает, но мне иногда одиноко кататься по ночам — поговорить хочется. Хочешь, я довезу тебя до самого Крезнт-Сити? — Это было не совсем по пути, но все-таки немного дальше, чем Эврика, поэтому я согласился. Парня звали Рэй Бретон, он вез меня двести восемьдесят миль — всю ночь напролет, под дождем, болтал без умолку — про всю свою жизнь, про братьев, жен, сыновей, про своего отца, — а в Гумбольдтовском Заповеднике (где растут секвойи), в ресторанчике «Арденский Лес» я сказочно пообедал: жареные креветки, громадный пирог с клубникой и ванильное мороженое на десерт, целый кофейник кофе, и он за все заплатил. Я сбил его с темы его личных неприятностей на тему Последних Вещей, и он сказал: — Ага, те, кто хороший, остаются на Небесах, они были на Небесах с самого начала. — И это было очень мудро.

Мы ехали дальше сквозь ночной дождь и прибыли в Крезнт-Сити на рассвете, в сером тумане: это маленький городишко у самого моря, мы поставили машину прямо на песке и проспали целый час. Потом он меня оставил, предварительно накормив завтраком: яичницей с оладьями, — возможно, ему осточертело постоянно за меня платить, и я стал пехом выбираться из Крезнт-Сити и дальше — по дороге на восток, Шоссе 199, чтобы снова выйти на 99-ю трассу, которая запулит меня в Портленд и Сиэттл быстрее, чем более живописная, но медленная дорога по берегу.

Я вдруг почувствовал в себе такую свободу, что аж зашагал прямо посреди дороги, голосуя, — в общем, перся, будто какой-нибудь китайский святой в Никуда и нипочему: я двигался к своей горе, чтобы возрадоваться. Бедный ангельский мирок! Меня вдруг все перестало колыхать — дойду и пешком. Но единственно лишь потому, что я выплясывал по самой середине, плевав на всё, все немедленно начали меня подбирать — старатель с маленьким трактором на прицепе, который буксировал его сын, и у нас с ним завязалась долгая беседа о лесах, о горах Сискию (через которые мы как раз ехали, направляясь к перевалу Гранта в Орегоне), о том, как хорошенько запекать рыбу: он сказал, что для этого нужно лишь развести костер на чистом желтом песке у ручья, потом загасить его, расчистить место и закопать рыбу в горячий песок, оставить ее там на несколько часов, потом вытащить и отряхнуть от песка. Его очень заинтересовал мой рюкзак и мои планы.