Бродяги Дхармы

Мы с музыкантами все выпили, поговорили примерно до полуночи — с Рози уже, казалось, все было нормально, она лежала на кушетке, разговаривала, даже немного смеялась, ела свои бутерброды и пила чай, который я для нее заварил. Музыканты ушли, и я лег спать в кухне на полу в своем новом спальнике. Но когда Коди под утро вернулся домой, а я ушел, она вылезла на крышу, пока он отсыпался, разбила фонарь, чтобы осколками порезать себе запястья, и на заре сидела там, истекая кровью, когда ее заметил сосед, вызвал полицию, и когда легавые выскочили на крышу, чтобы помочь ей, тут все и произошло: она увидела огромных фараонов, которые арестуют нас всех, и бросилась к краю крыши. Один, молодой ирландец, кинулся, стараясь поймать ее за ноги, но ухватил только полу халата — Рози выскользнула из него и обнаженной упала на тротуар шестью этажами ниже. Музыканты, жившие в полуподвальной квартире, всю ночь не спали, разговаривали и слушали пластинки — они услышали глухой удар, выглянули в свое подвальное окошко и увидели весь этот ужас.

— Чувак, это нас доконало, мы в тот вечер вообще игратъ не могли. — Они задернули шторы, их трясло. Коди спал… Когда я услышал об этом на следующий день и увидел фото в газете — крест на тротуаре, куда она упала, — одной из моих мыслей было: если бы только она меня послушала… В конце концов, неужели я так тупо ей все это говорил? Что — мои идеи по части того, что нужно делать, — такие уж глупые и детские? Не пора ли начать делать то, что я считаю истинным?

Это все и решило. На следующей неделе я уложил рюкзак и решил пуститься в путь, убраться из этого города невежества, каким вообще является современный город. Я попрощался с Джафи и остальными и прыгнул на свой товарняк обратно в Л. А. по Побережью. Бедная Рози — она была абсолютно уверена, что мир реален, что страх реален, а что реально теперь? По крайней мере, — думал я, — она теперь на Небесах и она знает.

16

Именно это я и повторял себе; я теперь — на дороге к небесам. Мне вдруг стало ясно, что за свою жизнь мне предстоит многому научить. Как я уже говорил, мы с Джафи увиделись до моего отъезда — печально бродили по парку в Чайнатауне, обедали в «Нам Юэне», потом вышли оттуда, посидели на воскресной утренней травке, как вдруг появилась эта компания негров-проповедников: они стояли на газоне и проповедовали разрозненным китайским семействам, чьи детишки паслись в траве, и которым было совершенно плевать, да бичам, которым все это было лишь чуточку интересней. Большая толстая женщина, похожая на Ма Рэйни[23], стояла, широко расставив ноги, и громогласно стенала грандиознейшую проповедь, с прозы постоянно сбиваясь на блюз, — прекрасно, но проповедовала эта женщина, такой замечательный оратор, не в церкви, а лишь на улице — потому, что время от времени ей приходилось отхаркиваться и изо всех сил сплевывать в сторону, на траву.

— И говорю вам: Господь позаботится о вас, если вы признаето, что у вас есть новое поле… Да! — И она поворачивалась, и футов на десять летел в сторону ее харчок.

— Видишь, — сказал я Джафи, — в церкви ей этого делать нельзя, для церковного проповедника это недостаток, но елки-палки, разве ты где-нибудь слышал что-нибудь лучше?

— Ну, — согласился Джафи. — Только мне не нравится вся эта мутотень с Иисусом, которую она несет.

— А что Иисус? Разве Он не говорил о Небесах? Разве нирвана Будды — не в Небесах?

— Это только в твоей интерпретации, Смит.

— Джафи, я кое-что хотел сказать Рози и чувствовал, как меня давит эта наша схизма — что мы отделяем буддизм от христианства, Восток от Запада, какая, к чертям, разница? Мы все сейчас на Небесах, разве нет?

— Кто сказал?

— Мы сейчас в нирване или нет?

— Мы сейчас и в нирване, и в сансаре.

— Слова, одни слова — что в слове? Нирвана под любым другим именем. А кроме этого, неужели ты не слышишь, как эта бабища зовет тебя и приказывает тебе иметь новое поле, новое поле Будды, парень? — Джафи был так доволен, что зажмурился и разулыбался. — Целые поля Будды во всех направлениях для каждого из нас, а Рози была цветочком, которому мы дали увять.

— Ты никогда не говорил правильнее, Рэй.

Проповедница подошла к нам: заметила — особенно меня. На самом деле, она даже назвала меня «своим дорогим»:

— Я вижу по глазам — ты понимаешь каждое слово, что я говорю, дорогой мой. Я хочу, чтобы ты знал: я хочу, чтобы ты попал на Небо и был счастлив. Я хочу, чтобы ты понимал каждое мое слово.

— Я слышу и понимаю.