Бродяги Дхармы

— Ох, — сказал Алва, — если б я мог все это записать. — Я был изумлен, просто изумлен своим сонным мозгом от чудесных молниеносных дротиков трёпа. Все расплывалось, мы были пьяны. Это была безумная ночь. Она кончилась тем, что Кафлин и я боролись, делая дыры в стенах, и чуть было не разнесли домик вообще: на следующий день Алва довольно сильно злился. В этом борцовском поединке я практически сломал бедняге Кафлину ногу; сам же засадил на целый дюйм занозу, которая вышла наружу почти что через год. Был момент, когда в дверях, как привидение, появился Морли с двумя квартами йогурта и спросил, не хотим ли мы. Джафи ушел около двух, сказав, что вернется и заберет меня утром, чтобы ехать на весь день и снаряжать меня по полной схеме. С Безумцами Дзэна все было в порядке, желтый дом находился от нас слишком далеко, нас оттуда не слышали. Но во всем этом была мудрость, вы это сами увидите, если как-нибудь ночью пройдетесь по пригородной улице, минуя дом за домом по обеим сторонам, в каждом — по лампе в гостиной, сияющей золотом, внутри — голубой квадратик телевизора, внимание каждой живущей семьи приковано, возможно, к одной и той же передаче; никто не разговаривает; во дворах тишина; на вас гавкают собаки, потому что вы проходите мимо на человеческих ногах, а не на колесах. Вы поймете, что я имею в виду, когда начнет казаться, что все в мире уже думают одинаково, а Безумцы Дээна давно стали прахом, и смех застыл на их устах из праха. Только одно скажу я в защиту этих людей, смотрящих телевизоры — миллионы и миллионы Одних Глаз: они никому не причиняют зла, пока сидят перед этим Глазом. Но ведь и Джафи никому не делал зла… Я вижу его в будущем, бредущего с набитым рюкзаком по пригородным улочкам мимо голубых телевизионных окон домов, одного, его мысли — единственные мысли, не подключенные к Главному Рубильнику. Что же до меня, то, быть может, ответ содержался в моей поэме про Бадди, которая продолжалась так: «Чья шуточка злая над нами, козлами? Кто, как крыса, свалил — так, что след в пустыне простыл? — спросил Монтанский Кент, улучив момент, у друга всех людей, что сидел в норе своей. — То Бог запсиховал, как индеец-нахал? Лишь жизнь Он подарил — да и то всех обдурил: сначала дал всем сад, потом забрал его назад, потом потоп наслал, и человек столько крови потерял. Ответь же нам, приятель, хоть ответ твой неприятен: кто смеется так дико над Гарри и Диком, и почему так подла эта Вечная Мгла, и где смысл и законы всего этого загона?» Я думал, быть может, мне удастся узнать, наконец, ответ от этих Бродяг Дхармы.

14

Но у меня были и собственные куцые идейки, и они не имели ничего общего с «безумством» всего этого. Я хотел иметь мешок, в котором было бы все необходимое для того, чтобы спать, укрываться в непогоду, есть, готовить — на самом деле, натуральные спальню и кухню прямо у себя на горбу, чтобы можно было отвалить куда подальше и обрести совершенное одиночество, и заглянуть в совершенную пустоту своего разума, и стать совершенно нейтральным от всех и всяческих идей. Еще я собирался молиться, это была бы единственная моя работа — молиться за все живые существа: я видел, что на земле это осталось единственным порядочным занятием. Сидеть где-нибудь в ущелье у реки, или в пустыне, или в горах, или в какой-нибудь лачуге в Мексике, или в хижине в Адирондаке, отдыхать и быть добрым, и ничего не делать — практиковать то, что китайцы называют «не-деянием». Я не хотел иметь ничего общего ни со взглядами Джафи на общество (я прикидывал, что лучше будет вовсе избегать его, обходить стороной), ни со взглядами Алвы, что надо хватать жизнь, покуда можешь, поскольку она так сладко-печальна, и когда-нибудь настанет день, и ты умрешь.

Когда Джафи на следующее утро заехал за мной, все это вертелось у меня в голове. Он, я и Алва приехали в Окленд на машине Морли и отправились сначала в магазины «Гудвилла» и Армии Спасения, где накупили разных фланелевых рубашек (по пятьдесят центов за штуку) и маек. Нас страшно доставали цветные майки, и всего через какую-то минуту после того, как мы перешли на другую сторону улицы под ясным утренним солнышком, а Джафи сказал:

— Знаете, Земля — свежая планета, зачем о чем-то волноваться? (что так и есть), — мы уже рылась с удивленными физиономиями во всяких пыльных сундуках, набитых отстиранными и заштопанными рубашками всех старых бродяг трущобной вселенной. Я купил носки — пару длинных шерстяных шотландских носков, доходивших мне до колен, что полезно, когда холодной ночью медитируешь под открытым небом. И еще за девяносто центов я купил славную полотняную куртку на молнии.