У костра собрались все. Стоянка гудит, как улей. Кто-то восторженно вспоминает, как Наташка уложила одного за другим напавших местных рокеров на землю. Кто-то винит во всём Женьку и Тамарку. Аня, обнявшись с Павлой, молча сидят на бревне, укрывшись одной курткой. Что-то говорит Володя Один и пальцем показывает на парней. Затем – Григорич. Мне почему-то всё равно. Голова болит. Всё в ней путается. Потихоньку встаю и бреду к своей палатке. Стоило только голове коснуться подушки, как всё снова закружилось в бешеном вихре. И только одно лицо всплывает перед глазами. И это – не Вероника!
Глава 10. Именинница
Когда проснулся, было уже светло. От костра идёт вкусный запах картошки и ещё чего-то. Подняв голову, тут же чувствую сильную боль в голове: события ночи вихрем прокатились в сознании. Трогаю лицо, глаза и тут же ощущаю боль. – Ах! Глянуть бы на себя. Небось, всю рожу мне расквасили! Как покажусь?
Вздыхаю. Даже становится как-то легче от этого. – А, ну и пусть!
Поднимаюсь, беру полотенце и выползаю из палатки.
Лагерь пуст. У костра хлопочут Наташа и Света. Даже как-то радостно машут мне рукой. – Ну-ну…
Холодная вода, которой обрызгал своё лицо, совсем не чувствуется. – Так-так, знать шибко расквасили. Ну, ладно, Глеб, терпи, дружище! Раньше и не так бывало!
Наклоняюсь к воде и смотрю на отражение: щека вспухла, под левым глазом малиновая опухлость. – Так-так, значит, ждём фингала?!
И всё же от холодной воды мне становится значительно легче. Теперь уже даже смешно становится над тем, как смущаются девушки – хлопотушки у костра, видя мои ночные награды.
– А те, где? – пытаюсь наладить разговор, садясь на бревно.
– Григорич дозвонился. Под утро приехала милиция. Их забрали. Вместе с мотоциклами. – как бы, между прочим, говорит Наташа, стараясь не смотреть на мою разбитую физиономию. И, словно понимая мой следующий вопрос, добавляет. – Григорич разрешил всем спать до одиннадцати. Пообедаем здесь и поплывем дальше.
– Ну, хорошо… – встаю, собираясь уходить. – До одиннадцати. Значит, до одиннадцати…
– Ты куда? А позавтракать? – усмехнулась Наташа. – Нет, уж! Раз встал, давай завтракай!
Отказывать им в таком деле мне не захотелось и скоро, довольный, с набитым брюхом, снова улегся в своей палатке. Почему-то вспомнились разбросанные вещи, когда я вчера входил в палатку. И папка с дневниками… Что-то тревожное снова вошло в душу. – Почему вещи были разбросаны? Что, искали дневники? Кто?! Кому они понадобились? И что в них такое?! Странно как-то это всё… Что ни день, то приключения…
И не заметил, как уснул.
Когда проснулся, был день. От костра, как прежде, шёл вкусный запах.
Выползаю из палатки и тут же ощущаю на своей спине тёплые лучи солнышка. Почему-то становится приятно. Но тут же вспомнилось ночное сражение, дневники и настроение снова упало. – Надо бы почитать записи… Почему они кому-то понадобились? И кому… Вот выйду, и все увидят здоровенный фингал под моим глазом!
Скрывая заплывший глаз полотенцем, бреду к берегу реки и облегчённо вздыхаю, проскочив мимо лишних глаз. Набираю в ладони воды и с наслаждением поливаю опухшее лицо: приятная прохлада заливает душу блаженством. – Как хорошо! Ещё! Ещё раз! И ещё…
Обмывшись холодной водой Маны, вдруг забываю о фингале: за кустарником в десятке шагов слева от меня чуть слышно девичье воркование. – Похоже, я даже знаю, кому оно принадлежит!
Но тут же останавливает боль в глазу. – Ах ты, ёлки-моталки, у меня же рожа расквашена…
Настроение мигом испортилось. Тихо обернув полотенце вокруг головы наподобие тюрбана, и прикрыв им свой подбитый глаз, иду к палатке. Ни о чём не хочется думать. Глаз болит и постоянно напоминает о себе. Да и смотреть одним глазом не очень-то привычно.
Палатка моя собрана и уже закреплена на плоту. Обедать, как это сделали многие из проснувшихся поздно туристов, не иду. Нет настроения. Сижу с Григоричем на плоту, да жду, когда все соберутся. Он помалкивает, слегка лукаво поглядывая на мой малиновый фингал. Да и мне что-то не разговаривается.
К счастью, народ не выспался, поэтому не очень-то был разговорчив. А на плоту и вовсе впал в сонное состояние. Так и плыли. Кроме меня, Володи Один и Григорича ни одного бодрствующего человека не плоту не оказалось. Собственно и плыли-то мы не долго – часа три, но так никто и звука не подал.
В какой-то момент, увидев большую поляну с родником и утесом, Григорич, показав пальцем на ровный берег, приказал: – Причаливай! Здесь ночевать будем!
Удивляюсь, до чего же хитрый народ пошёл! Они словно ждали этих слов: сразу же резко зашевелились, заулыбались. И сна как не бывало! Ну, и, естественно, как горох посыпались на поляну. А мне, как обычно, пришлось привязывать плот.
– Слышь, капитан, а у нас ведь есть именинница!
От неожиданности вздрагиваю. – Кто его знает, что ещё придумала Пашка?
Но быстро прихожу в себя. – Да. И кто это?