Брисингр

— Дело в том, что Морзан с самого начала дал ей несколько большую свободу, чем другим своим слугам, желая, чтобы она беспрепятственно пользовалась своей изобретательностью при исполнении его приказов. Морзан в упоении собственным могуществом полагал, что любовь к нему — самый лучший залог ее вечной верности и преданности, лучший даже, чем любые клятвы. И потом, к этому времени она была уже не той женщиной, которая некогда связала свою судьбу с Морзаном. Став матерью и встретив Брома, она сильно переменилась. Причем изменился не только ее характер; она поменяла даже свое истинное имя, что освободило ее от прежних обетов и союзов. Если б Морзан был более осторожным и предусмотрительным, если бы он, к примеру, наложил на нее чары, способные тут же предупредить

его, если бы она вдруг вышла из-под его власти и перестала выполнять данные ему обещания, он бы сразу все понял. Но это всегда было слабым местом Морзана: он мог придумать самое изощренное заклинание, но потом оно оказывалось совершенно бесполезным, потому что в обычном своем нетерпении он пропускал какую-то важную деталь. Эрагон нахмурился:

— А почему моя мать не покинула Морзана, когда у нее была такая возможность?

— После всего того, что она сделала именем Морзана и по его приказу, она считала своим долгом помочь варденам. Но была и более важная причина: она не смогла оставить Муртага, который тогда полностью оказался бы во власти своего жестокого отца.

— А разве она не могла забрать его с собой?

— Если б могла, то, уверен, непременно так бы и поступила. Но Морзан понимал, что ребенок дает ему неограниченную власть над твоей матерью. Он заставил ее отдать Муртага кормилице и лишь изредка позволял видеться с ним. Однако Морзан и не предполагал, что, посещая ребенка, она виделась еще и с Бромом.

Оромис отвернулся, следя за полетом двух ласточек в небесной вышине. В профиль его тонкое лицо казалось Эрагону похожим то ли на коршуна, то ли на холеного, гладкого кота. Не отрывая взгляда от ласточек, Оромис продолжил:

— Но даже твоя мать не могла предугадать, куда Морзан пошлет ее в следующий раз и когда она сумеет вернуться в замок. Поэтому и Брому пришлось оставаться в замке Морзана весьма долго, если он хотел видеться с нею. Почти три года Бром служил там садовником. Время от времени, правда, ему удавалось выбраться из замка, чтобы послать весточку варденам или связаться с кем-то из их шпионов, разбросанных по всей Империи, но в основном он постоянно находился в замке.

— Три года! А он не опасался, что при встрече Морзан может его опознать?

Оромис наконец отвлекся от ласточек и снова посмотрел на Эрагона:

— Бром хорошо умел менять обличья. К тому же они давно уже друг друга не видели.

— Ясно… — Эрагон повертел в руках хрустальный бокал, любуясь игрой света в его гранях. — Ну, и что же было потом?

— А потом, — продолжал Оромис, — один из агентов Брома в Тирме свел знакомство с молодым ученым по имени Джоад, который желал присоединиться к варденам и утверждал, что откопал данные о существовании некоего тайного хода, который ведет в построенную эльфами часть Урубаена. Бром совершенно справедливо счел, что открытие Джоада представляет собой слишком большую ценность, чтобы оставить его без внимания, а потому спешно собрался, как-то объяснил обитателям замка причину своего отъезда и поспешил в Тирм.

— А моя мать?

— Она уехала из замка месяцем раньше, выполняя очередное поручение Морзана.

Пытаясь соединить в единое целое те разрозненные сведения, которые он получил от разных людей, Эрагон заметил:

— Стало быть, потом… Бром встретился с Джоадом и, убедившись, что тайный ход действительно существует, попытался с помощью одного из варденов выкрасть три драконьих яйца, которые Гальбаторикс хранил в Урубаене.

Оромис помрачнел.

— К сожалению, по причинам, которые и до сих пор неизвестны, человек, выбранный для этого дела, некий Хефринг из Фурноста, сумел выкрасть из сокровищницы Гальбаторикса только одно яйцо — яйцо Сапфиры. И как только оно оказалось в его руках, он сбежал ото всех — и от слуг

Гальбаторикса, и от варденов. И в результате этой измены Бром потратил семь месяцев, преследуя Хефринга и отчаянно пытаясь отнять у него Сапфиру.

— И как раз в это время моя мать тайно приехала в Карвахолл, где пять месяцев спустя я и появился на свет?

Оромис кивнул.