Бригантина, 69–70

Главные надежды возлагались на Этрэка — начальника огузского войска, зятя царя булгар. Он был самым влиятельным человеком среди огузов и был не прочь еще больше увеличить свое влияние. Этрэку вручили царские подарки: одежду из парчи и шелка, сапоги из красной кожи, а также мускус, изюм, орехи, перец и просо.

Этрэк в долгу не остался. «Он разбил для нас тюркские юрты и поселил нас в них. И вот у него свита, и челядь, и большие дома. Он пригнал к нам овец и привел лошадей, чтобы мы закалывали овец и ездили бы верхом на лошадях». Этрэк даже сопровождал послов в поездках по стране, демонстрируя при случае, что недаром возглавляет войско. «И действительно, однажды, в то время как он сопровождал нас на своем коне, я увидел, что несется летящий гусь. Он натянул лук, погнал под него свою лошадь, потом он выстрелил в него, и вот уже сбил его вниз».

Но и Этрэк боялся взять ответственность на себя одного.

Он собрал на совет подчиненных ему предводителей. Совет собрался, а гости Этрэка находились поблизости и вскоре узнали, что обсуждается вопрос не о принятии ислама, а о том, как поступить с самими послами. Перспективы оказались не из заманчивых. Самый знатный и выдающийся из советников, «был он хромой, слепой, сухорукий», сказал:

«„Это нечто такое, чего мы совершенно не видали и о чем не слыхали, и мимо нас никогда не проходил посол какого-либо государства с тех пор, как существуем мы и отцы наши. И лучше всего разрезать этих послов каждого пополам, а мы заберем то, что с ними имеется“.

И сказал другой из них: „Нет! Но возьмем то, что с ними, и оставим их голыми, чтобы они возвратились туда, откуда прибыли“.

И сказал еще другой: „Нет! Но у царя хазар есть наши пленные. Так пошлем же вот этих, чтобы выкупить ими тех“.»

Речь шла уже не о вере, а о собственной жизни. Этрэк как мог старался спасти послов, убеждал совет, но его могли ведь и не послушать эти проклятые язычники, ни во что не ставящие самые заслуженные авторитеты. Выяснилось, что Ибн-Фадлан не зря интересовался жизнью огузов, их обычаями и нравами, и тем, кто и что у них в чести, и тем, что «не может ни один мусульманин проехать через их страну, чтобы не сделать кого-либо из них себе другом». В ход были пущены подарки, и, как всегда бывает, больше всего получили те, кто был настроен враждебнее других.

«И они не переставали спорить между собой об этих вещах семь дней, в то время как мы находились в смертельном положении, пока они не сошлись на том мнении, что они отпустят нас в дорогу и мы проследуем дальше».

Радоваться приходилось уже тому, что по крайней мере унесли ноги. Но неудача, полное дипломатическое поражение! Скоро уже год, как покинули Багдад, и на всем этом длинном пути ничего, что можно было бы поставить себе в заслугу. Только впереди еще маячит надежда — Булгария. Там ждет успех, а тогда незаметными станут все неудачи, и откроется широкая дорога к славе и почестям.

А пока другая дорога, через бескрайнюю степь, все более трудная, все более опасная. И невеселые мысли, как их ни отгоняй, лезут в голову. И постепенно накапливается усталость.

Весна была в разгаре, и реки разлились. Переправа через них становилась нелегким делом, и все время приходилось быть начеку и высылать вперед военную охрану, «из боязни башкир, что они нападут врасплох на людей, когда они будут переправляться».

Около озера Челкар встретили печенегов. Они были бедны, но приветливы и гостеприимны, и у них остановились отдохнуть на день. А потом переправлялись через реку Урал, и для послов, еще не, видевших Волги, она показалась «самой большой рекой, самой огромной и с самым быстрым течением». Течение перевертывало надувные мешки, на которых плыли люди, верблюды, и лошади, и многие из них погибли. «Мы переправились через нее только с трудом».