Бригантина, 69–70

Микушев и Рожин говорили об эпических песнях колвинских ненцев. Переходя от поколения к поколению исключительно в устной форме, эпос отчасти утрачивает сюжетную завершенность. Исследователю приходится потратить немало усилий, чтобы расшифровать неясные места и, так сказать, реставрировать песню в целом. В этой работе знаток быта и языка ненцев Рожин оказал Микушеву большую помощь.

Оба лингвисты, люди, любящие свое дело, видимо, даже одержимые им, они говорили так, будто это старые друзья встретились после долгой разлуки. А между тем несколько часов назад они не были знакомы.

Теперь несколько, может быть, необязательных, но, мне кажется, существенных слов об эпосе вообще. Мысль тут не моя, об этом пишет автор сборника «Эпические песни ненцев» Куприянова. Мне же пришлось столкнуться с этим в жизни.

Дело в том, что как это ни печально, но факт — эпос угасает. Все меньше остается людей, которые помнят старые песни. Молодежь их не знает. Это естественно: в тундре сейчас кино, радио, книги. Новые времена — новые песни. Но от этой исторической девальвации ценность народного творчества не уменьшается.

Песни тундры! О чем же поется в них?

Из глубины веков с нами беседуют справедливые герои, побеждающие злых великанов. Мы узнаем о кровной мести, вражде и борьбе древних родов. Насмерть бьется с судьбой покинутый всеми сирота. А вот целая одиссея приключений и страданий маленькой и очень самостоятельной женщины. Вереницы образов проходят перед нами.

Эти песни звучат несколько странно для непривычного уха. Плач старика над старухой:

Продольный шов ушивавшая,
Круглую заплату латавшая,
Суп да кашу варившая,
Куда ты ушла?
Как я буду без тебя?

Я читал этот плач нескольким знакомым. Люди улыбались как-то снисходительно и растроганно: так трогательно, наивно, неожиданно звучит перевод. Скупые, однообразные какие-то слова, а за ними картина жизни женщины. Старик, который явно, мне кажется, любил свою спутницу жизни, даже в момент величайшего горя не может вспомнить ее иначе, как за работой по хозяйству.

«Вкусномолочная матушка» — так обращается дочь к своей умершей матери. От этого ошеломляющего эпитета можно прямые параллели провести к Гомеру. Например: звонкокопытные кони, многошумное море. «Вкусномолочная матушка» — это звучит с не меньшей силой.

В стойбище приезжает незваный, нежеланный гость. Хозяина он встречает сидящим на нартах у входа в чум. Их взгляды встречаются. Они молчат. Как в песне передается длительность этого молчания, враждебность сторон? Одной строчкой: «…Можно котел сварить, пока они молчат». Чеканный такой образ. Представьте, у входа в чум суровый хозяин и не менее суровый гость, которого хозяин даже в жилище к себе не приглашает (и это при ненецком гостеприимстве). Видимо, у этих двоих старые счеты, и никто никогда их не примирит. И вот они меряют друг друга взглядами, и «можно котел сварить, пока они молчат».

А вот к берегу пристает большой корабль. И выходит из него без числа людей. «Сколько людей, будто черный лес», — удивляется героиня. Когда летишь над тундрой, над темными длинными островками леса посреди бескрайней снежной равнины, то смысл этого сравнения становится особенно ясен.

Интересны концовки эпических песен. После долгих приключений, сражений и скитаний герои, наконец, собираются вместе, ставят рядом свои чумы, пируют и вообще живут хорошо. Вот типичная концовка: «Наши чумы стоят рядом. Мы не разъехались. Мы сказали: „Давайте мы, пришедшие из разных земель, жить вместе. Так мы живем“».

Снежная блоха

Я не знаю животного, на которого тяжесть неволи и работа наложили бы такой заметный отпечаток, как на северного оленя. Домашний северный олень — печальный раб своего угрюмого господина, дикий северный олень — гордый властелин горных вершин, живущий там наподобие серны и одаренный благородной красотой, свойственной всем оленям.

Брем

Одно из ненецких названий оленя в переводе на русский — снежная блоха. Действительно, бегает он очень несолидно, подбрасывая зад.

Олень покорен. Ловят его тынзеем (арканом из оленьей же кожи). Один-единственный сильный рывок, когда тынзей наброшен. Петля от этого только затягивается. Потом олень если и упирается, то несильно. И один человек запросто подтягивает его к себе или подходит к нему, перебирая аркан. Олень уже совсем покорен. Человек может взять его за рога, обхватить за шею. Может запрячь, повалить, спилить рога или просто заколоть.

Когда их сделали домашними, оленей? Может быть, раньше, чем собак?