Бремя живых

С такой постановкой вопроса не поспоришь. Пришлось кивнуть, соглашаясь, и продолжить мысль, более подходящую для внешнего, чем для собственного, внутреннего употребления.

– Так вот, судари мои. Если в природе вообще существует хоть какая-то логика, сообразная нашим представлениям (вспомните известное: «Мир как воля и представление»[151]), то через час мы будем дома. Я так вижу.

– А если нет? – безразличным голосом спросил Розенцвейг, забавлявшийся тем, что палочкой руководил движением колонны муравьев, тащивших одни грузы из внешнего мира в муравейник, другие же – наоборот.

Захотелось Ляхову использовать его забаву в качестве очередной, весьма наглядной аллегории, но он отчего-то воздержался. Ответил проще.

– Вы хоть и не араб, Григорий Львович, но расово и исторически к ним куда ближе, чем мы, отставшие в развитии славяне. А некий «кто-то ибн чей-то» еще до разрушения Второго храма[152] догадался, что все будет так, как должно быть. Даже если будет иначе. Поэтому советую исходить именно из этой истины. Поскольку в трудных ситуациях наш брат предпочитает куда менее остроумные формулировки. «Кто с мечом к нам придет…» – это еще из наиболее политкорректных. Все остальные удобнее писать не в сборнике мудрых афоризмов, а на заборах.

– М-да… Ну в чем-то вы, Вадим, наверное, правы. И ваши предки тоже. Бытие определяет сознание…

В этом нескучном разговоре время ожидания истекло почти незаметно.

В момент начала эксперимента «по уточнению параметров «каппа ритма» было где-то 13.30–13.35. По офицерской привычке и Ляхов и Тарханов, входя в дверь коттеджа, взглянули на ручные часы. А потом, уже в комнате, у Вадима перед глазами оказались большие, настенные, мерно взмахивавшие маятником. И он несколько раз на них поглядывал, соображая, как скоро девушкам надоест их ждать.

За пятнадцать минут до срока, чтобы иметь некоторый запас, они подтянулись к цоколю веранды, через остекление которой их и вынесло в иномир.

Теперь, собравшись, как спринтер перед стартом на стометровку, остается только наблюдать и не упустить звука стартового пистолета.

Все вокруг было совершенно так, как запомнилось. Вот и автомобиль Тарханова стоит возле беседки, там, где развернул его Сергей и где девушки ждали их возвращения после собеседования с Чекменевым, которое обещало быть недолгим.

А в комнате на первом этаже виллы через окна виднеется аппаратура, тоже та самая, над которой колдовал Маштаков.

– Наверное, пора нам войти внутрь, – сказал Розенцвейг. – И будем ждать того знамения или знака, на который вы, Вадим, так уповаете…

Если же такового они уловить не сумеют – это тоже допускалось, как вариант, и по мнению Тарханова, куда более вероятный – останется одно: самостоятельно крутить верньеры установки в надежде, что удастся создать пробой в ту сторону. Или, например, попав в резонанс, миры совместятся просто так, по факту. В этом варианте утешало то, что в любом случае они дома, и жить есть где, Москва недалеко, и после сколь угодно большого количества попыток они чего-нибудь, да добьются. Ну, попросту, Маштаков сообразит, что с его приборами что-то непонятное происходит, займется поиском источника помех, и так далее…

В школьные еще годы в журнале «Всемирный следопыт» Ляхов прочитал рассказ некоего В. Михайлова под названием «Глубокий минус», как путешественники в прошлое, застряв в мезозойской эре, нашли способ связаться со своей научной станцией в реале, избыточной нагрузкой хронополя сжигая радиомаяки в ритме азбуки Морзе. Или что-то в этом роде.

Чем и хороша фантастика. Не давая прогнозов и рецептов, она в своих лучших проявлениях очень эффективно способствует выходу мысли за пределы стереотипов. Но пока (еще целых семь минут) они могли надеяться, что сработает самый надежный, по их мнению, вариант.

Вошли в коттедж, осмотрелись настороженно. Нервное напряжение возрастало независимо от наличия или отсутствия привычки держать себя в руках.

Вот и часы те самые, и стол, и стулья, где они сидели. Здесь Ляхов с Тархановым, здесь Розенцвейг. Чекменев с Маштаковым – с той стороны стола.

На своем месте – пресловутый хроногенератор. Зона созданного им поля (или луча), чтобы захватить их троих и девушек на улице в машине, должна иметь такой примерно раствор, почти полные девяносто градусов.

– Так, становимся все в фокус, – командовал Ляхов, будто был здесь главным специалистом-хронофизиком. На самом же деле он просто считал себя обладающим самым развитым и раскованным воображением. И самыми крепкими в такой ситуации нервами. Именно в такой. На фронте Тарханов его превосходил безусловно, и Розенцвейг в своих сферах деятельности – тоже. А вот подчиняются же, почти беспрекословно.

Хотя Григорий Львович, по своей обычной хитрости, вроде бы даже усмехается уголками рта и глаз. Но – не возражает. Что вполне укладывается в философию того давнего разговора в машине, по пути из одного Израиля в другой, когда генерал предложил ему принять на себя роль хорошо замаскированного серого кардинала их маленького сообщества.