Бремя живых

Это было совершенно то, что Уваров мечтал, но не надеялся увидеть. Самый натуральный Верховный штаб восстания. Никаких сомнений. Об этом говорило и место, где они заседали, и внешность участников. Не какие-то там боевики в камуфляжах, обвешанные оружием в вызывающих смех количествах. Вполне респектабельные господа, возрастом вокруг сорока лет, плюс-минус пять. Жаль, что фото или видеокамеры с собой нет. Снять бы для учебника истории. «Последнее заседание военно-революционного комитета». А так живописцам придется напрягать творческую фантазию, и нарисуют, как всегда, ерунду…

Кабинет не иначе как самого генерал-губернатора. Страдавшего, наверное, манией гигантизма. Почти в половину спортзала. Огромный письменный стол у балконной двери. Еще более огромный, как перрон провинциального вокзала, стол для заседаний. Книжные шкафы до потолка. Слоновьих размеров кресла и диваны. Ковры на полу. Картины на стенах. Пальма в кадке, словно привезенная непосредственно из аравийского оазиса. Среди этого маниакального великолепия почти терялись полтора десятка человек, собравшихся здесь.

Отчего всяческого рода революционеры обожают заседать круглые сутки? Нормальные правители работают по утрам, остальное время отдыхают и развлекаются, а такие вот – по крайней мере, с времен французского Конвента функционируют круглые сутки. У нас тоже, помнится, большевики Зимний дворец занимали в полночь, Всероссийский съезд Советов собрался в четыре утра и так далее.

Эти тоже, не зная еще, что контрнаступление русских войск вот-вот начнется (Уваров глянул на часы. Да, через сорок минут), обсуждают какие-то декреты, декларации, обращения «Urbi et orbi»[149].

На председательском месте, во главе стола, рубит воздух взмахами руки мужчина с пышной шевелюрой и резкими чертами лица. Во внешности, несмотря на всю европеоидность, отчетливо чувствуется нечто восточное. Остальные внимают, лишь один, по левую руку, время от времени пытается то ли возражать, то ли просто комментирует речь. До Уварова доносились только обрывки фраз. Да оно ему и не нужно. Все понятно и так. Оратор, судя по всему, вот-вот собирается покинуть собрание и раздает последние руководящие указания: «Из Берлина я немедленно…», «Стойкость, стойкость и решительность…», «Что сегодня рано, завтра будет поздно…», «Только немедленная и всеобщая мобилизация позволит…».

Что ж, господа, дозаседались вы, похоже. До самого упора. И стойкость, и решительность, и мобилизация – это все правильно, конечно. Но уже – без вас.

Ни в чем не ошиблись операторы Бубнова, писавшие резюме по личности поручика Уварова. Способен он был к самостоятельным действиям в условиях дефицита информации, умел принимать нестандартные, кратчайшим путем ведущие к успеху решения. Не любил и не умел перекладывать ответственность на чужие плечи.

Валерий, изогнувшись, вытащил из сумки на пояснице четыре гранаты. Жестом показал Ресовскому: давай, мол, и твои. Те, что у Константинова, пусть будут в резерве. Половину взрывателей он поставил «на удар», остальные – на стандартное, четырехсекундное замедление. Аккуратно, чтобы не скрипнуло, не лязгнуло, начал отгибать ножом железные, по счастью, мягкие лапки, держащие раму решетки. Получилось легко и быстро.

В угол под потолком, где размещалось вентиляционное окно, смотрел только один из сидевших за столом. Да и тот – без всякой цели, от нечего делать. Уваров все равно, на всякий случай, слегка отодвинулся. Неприятно встречаться взглядом с человеком, которого сейчас убьешь. Дождался, когда и он опустил глаза на лежавший перед ним лист бумаги, выдернул решетку из проема и с мстительным удовольствием швырнул четыре гранаты, целясь в середину стола. Места для замаха не было, он бросал их от груди, как шары кегельбана. Первая громко стукнула о полированную доску, еще не успев взорваться, и остальные были в полете, а он уже отсунулся назад, пряча голову за край проема.

Взрывы прозвучали, как очередь «василька»[150], легшая в одно место. Волна горячего воздуха хлестнула вдоль трубы. Шлепнул над ухом об стену шальной осколок. «Нашел же дырку… Так вот и убивает ни с того ни с сего», – мельком подумал поручик.

На секунду выглянул, чтобы убедиться. А в чем убеждаться? Разбросало вождей восстания по всему кабинету. Крышка стола топорщилась вывернутыми, размочаленными обломками досок, тротиловый дым расползался слоями, продолжали рушиться витринные стекла из громадных окон. Кровь, крики, стоны пока еще не до смерти убитых.

Любое дело следует доводить до конца. Остальные гранаты Уваров выбросил в кабинет широким веером. Пока они не успели сработать, вставил решетку на место.

Опять рвануло серией. В вентиляцию бросило новую порцию воняющего горящей кинопленкой горячего дыма. Крики внизу стихли, от тишины и контузии заложило уши.