Бремя живых

Проще всего предположить, что, поощряя действия сепаратистов, русский генерал таким образом собирается, плотно контролируя деятельность «Насибова», вскрыть те остатки международной сети, которые ему пока еще не известны. Похоже на истину, но для Чекменева – примитивно.

Перейдя логической ступенькой выше, можно думать, что его интересует силовой вариант решения проблемы. Вызвать широкомасштабные беспорядки, после чего физически уничтожить и само подполье, и всех его легализованных сторонников и сочувствующих. Тоже недурно. Однако ведь Варшава и весь Привислянский край никак не входят в сферу интересов и компетенции Московской контрразведки. Да и прав таких она не имеет – проводить силовые акции в столь удаленных от Москвы районах государства.

Может быть, просто подложить крупную свинью Центральному Правительству? Из каких-то собственных соображений? Например, чтобы потом продвинуть на пост варшавского генерал-губернатора нужного человечка? Или самому сесть в Бельведере. Очень вероятно.

Последний вариант – что господин Чекменев просто-напросто тоже является агентом собственного «Ибрагима Катранджи», какую бы фамилию он ни носил и в какой стране ни держал свой офис, Фарид решил оставить на потом.

Причем ему, с его собственным мировосприятием, этот вариант отнюдь не казался слишком уж фантастическим.

Аллеи Иерузалимские в этот солнечный сентябрьский день выглядели никак не хуже Елисейских Полей.

Четыре ряда вековых, в несколько обхватов каштанов, высаженных еще во времена Великого князя Константина, брата Николая Первого, неспешно, но непрерывно роняли на булыжник мостовой и красную кирпичную крошку бульвара сухие желтые листья.

Ярко-синее небо над крышами домов, блеск паутинок в воздухе, праздно прогуливающиеся толпы варшавян, невзирая на разгар рабочего дня, роскошь магазинов и ресторанов по сторонам, слегка сместили направление мыслей Фарида. По приятному контрасту с тюремной камерой и воспоминаниями о пропахших чадом бараньего жира, тесных и грязных улицах Басры, где последнее время помещалась его резидентура. Все ж таки жить в европейском городе и ощущать себя европейцем как-то интереснее, чем быть мусульманином в мусульманском.

Отель «Кристалл», где по телефону из Москвы был заказан угловой номер в бельэтаже, встретил его привычной тишиной, прохладой, сумраком длинных коридоров и подчеркнутой, нерусской вежливостью обслуги.

Как бы ни выдраивали комнаты к приезду гостя, сквозь аромат дорогих дезодорантов все равно пробивалось неистребимое – запахи дерева стенных панелей, наверняка хорошо подъеденных изнутри жучком, пыльных ковров, которые сколько ни выбивай и ни чисти пылесосами, а все равно остается что-то еще аж с девятнадцатого века, восковой мастики, на сантиметр втертой в темный паркет.

И ветви деревьев с ржавыми листьями негромко скребли по стеклам окон, и цветные пятна бегали по стенам, золотистые пылинки роями вспыхивали под прерывистыми лучами солнца.

Вдали, в перспективе Маршалковской, вздымались к небу два параллельных шпиля гигантского костела, вокруг которого со скрежетом разворачивались на кольце старинные, как все вокруг, трамваи. Русские правы, не желая отдавать все это полякам за просто так.

Сейчас это имперский город, фактически одна из четырех неформальных столиц Державы, утвердившихся на необъятной территории вытянутым, асимметричным ромбом. Петроград, Варшава, Москва, Новониколаевск[93]. А увенчайся успехами замыслы сепаратистов, Варшава превратится в столицу захолустного государства, не нужного, по большому счету, ни Западу, ни Востоку.

В очередной раз подивившись раздвоенности своего сознания (а чего тут странного, турецкоподданный Фарид мыслил тоже имперскими мерками. Турция, включающая в свой состав Балканы, Грецию, большую часть Ближнего Востока, Египет и Ливию, – совсем не то же самое, что третьеразрядная страна, вытесненная за Босфор и вынужденная существовать на полупустынях Анатолийских плато), он потребовал в номер кофейник крепчайшего кофе и повалился, прямо в желтых ботинках с гетрами, на широкую кровать, раскурив очередную сигару.

С этого момента и до не известного пока предела ему придется играть одновременно две роли. И нужно постараться, чтобы обе вышли стопроцентно убедительными.

Начнем с первой.

За дверью музыкально заскрипели паркетные плитки. Возможно, специально их не закрепляют, чтобы создавать соответствующий колорит.

Полька лет пятидесяти, но выглядящая еще вполне элегантно, вкатила в номер сервировочный столик с мельхиоровым, сильно парящим кофейником, сахарницей, маленькой чашечкой с блюдцем и ложечкой. Запотевшей бутылкой «Боржома» и стограммовым графинчиком рижского бальзама.

– Пан хочет что-нибудь еще? – спросила она по-русски, но с неистребимыми местными интонациями и акцентом.

– Спасибо, ничего.

Женщина, поклонившись, вышла, аккуратно притворив за собой дверь.

Теперь можно раздеться, принять душ, а уже потом и позвонить по известному номеру.