Бремя страстей

Что до Библии, то искусственный голод на слово Божие, взращенный десятилетиями в СССР, давал надежды на головокружительный успех протестантской миссии. И нельзя сказать, что успеха не было. Он был, но не такой, как ожидалось. Можно было смело надеяться, что, начав читать Библию с подачи американских друзей, люди и мыслить начнут исключительно американскими категориями. Атам, глядишь, и новая геополитическая перекройка мира. Но так не случилось. Где-то православные просели, где-то опоздали и пострадали. Но в целом Новый Завет в Елизаветинском варианте не исчез. Даже под усиленным действием новых переводов Библейского общества. Русский протестант, вместо того, чтобы стать безраздельным хозяином религиозной ситуации (как мечталось), всего лишь занял некую собственную нишу. В этой нише он и днесь пребывает, учась смирению, как все вообще, кто живет на Руси.

Оружием нынче может быть все: Библия короля Якова, доллар, демократические ценности, знаковые товары типа джинсов или прохладительных напитков. Образно говоря, «все стреляет».

Просевшей Библии короля Якова следует ожидать проседания Господина Зеленого Доллара. И он не замедлил просесть. Не может не проседать вслед за протестантской проповедью и валюта, на которой написано: «На Бога мы уповаем». Там облом — и здесь облом. Тут просели, там качнулись. И может показаться, что загадочная славянская душа выстояла, что она окончательно поглотила и утопила в себе джинсы, жвачки, баксы, порнографию, протестантские экстазы, белозубые приклеенные улыбки, однотипное кино, ЛГБТ-революцию и прочую нечисть с концами... Может показаться. Но пусть не кажется...

О «хватательном» рефлексе

Как выглядит человек, когда рождается? Какие у него ручки, у только что рожденного человека? Они у него сжаты в кулачки. Родители или люди, как-то связанные с детьми, имеющие младших братьев и сестер, или племянников, или крестников, знают, что ребеночку дай палец — и он ухватится, и будет висеть, как гимнаст. Ручку не разожмет.

У младенца сгибательные мышцы очень сильные, а разгибательные слабенькие. И он не хочет разгибаться, он прижимает, тянет к себе все и держит ручки в кулачках. Образно говоря, он показывает: «Все мое, я ничего никому не отдам! Я сейчас всех в кулак возьму. Подождите немножко, вы еще не знаете, кто я. А я пришел и сейчас все возьму в свои руки!»

Но проходит время, руки учатся сгибаться и разгибаться, сжиматься и разжиматься. «И потом уже уходит в путь всей земли», — как говорит Библия о смерти. Отправляется человек в вечный дом свой и, как вы знаете, руки разжимает.

Христиане имеют обычай класть руки крестообразно на груди: правая поверх левой. В таком положении идут к Причастию. То есть возле Чаши, не крестясь, складывают руки так, как будто уже готовы надеть некий деревянный костюм.

И этого еще надо удостоиться — так подготовиться к смерти. Потому что не знает человек, как и когда умрет. Ведь можно, не дай Бог, и сгореть, и утонуть, и не иметь погребения. Христиане молятся каждый день—просят у Бога христианской кончины жизни, безболезненной, непостыдной, мирной и доброго ответа на Страшном Суде.

Уходящий из жизни человек разжимает руки, показывает: «Посмотрите, что я уношу с собой! Ничегошеньки, абсолютно ничего!» Ему вкладывают крестик в руку, если по-христиански, соблюдая традиции. Начиная со времен Феодосия Печерского и потом Александра Невского, ему кладут в руку еще разрешительную молитву. Собственно, все, больше ничего человек с собой не унес. Христианское погребение очень ярко и показательно.

Человеку сначала хочется все, а к финалу у него не остается ничего. В промежутке помещена вся суета человеческой жизни: приобретения, желания, мечты, стремления, удачные предприятия, неудачные, нужные, ненужные. Много всего происходит в жизни человека. Однако ему нужно разобраться в этом промежутке: между тем, когда хочется все, и между тем, когда ничего не возьмешь с собой, что брать, чего не брать, а если брать, то как делиться, с кем и как, в чем полагать счастье...

Банальная вещь: человек ничего не принес с собой в этот мир, действительно ничего. И ничего из него не вынесет. То есть все, построившие мост, оставят мост за собой. Человек, написавший книгу, оставит ее за собой. Все, что человек посадил, прочитал, построил, он оставит за собой, а сам пойдет с пустыми руками в другой мир, унося совершенно иной багаж.

Камень, пробивающий стену равнодушия