Бремя страстей

Христиане ничего не имеют против подлинного смирения, вознесенного Господом, и послушания, Им Самим во имя Отца исполненного. Но пусть тот, кто считает себя христианином, однажды спросит себя: во что извращается смирение, зная, что всякая добродетель извращается во что-то? Щедрость извращается в мотовство, а аскетизм — в изуверство. Смирение, следовательно, извращается в трусость, затюканность, безынициативность. Не нужно путать эти понятия и состояния. Совершенный Божий человек, по учению апостола Павла, должен быть смирен, но он должен быть и на всякое благое дело приготовлен, как говорится несколько раз в Послании к Титу. Кроток был Моисей, водивший Израиля и убивавший врагов. Смирен был Суворов, не проигрывавший сражений. Не нужно рифмовать со смирением кислый вид. Смирение — это другое.

Если человек не готов ни на какое доброе дело, не бодр, но, напротив, загнан под некий плинтус, унижен, бессловесен, лишен инициативы, низведен до состояния мебели, то какое же это смирение? Тот, кто сознательно культивирует среди своих послушников подобный «подвид» смирения, просто преступник. Даже духовный преступник, поскольку светский закон в тонкости духовных дефиниций не вникает, да и не может.

Есть, ой, есть немало духовных лжевождей, которые только и разглагольствуют о смирении, сами будучи гордыми, как демоны, и любящими данную тему только из одного желания иметь под рукой безмолвное стадо, шелестящее одеждами при удалении на исполнение любого приказа. Может, при благоверных царях немецких кровей и при загруженной трудами Тайной канцелярии сей вид смирения и признавался за единственно верный, но уже пора поставить вещи на свои места. Пора перестать называть тьму — светом, а сладкое — горьким. Смиренный человек — это все еще человек, то есть существо, наделенное свободной волей и отвечающее само за себя перед Богом. Кто мыслит иначе, тот, видимо, преждевременно записал себя в святые, но никто не рискнет эксгумировать его «мощи».

Так же, как и смирение, можно извратить и послушание. Кто-то где-то вычитал, что послушник поливал сухую палку среди пустыни, пока на ней не вырос апельсин или лимон. Какая красота! И вот уже некий начальник, и близко не стоящий рядом с тем отцом древнего Патерика, даже отдаленно не разумеющий образ его мыслей, рад стараться. Он готов втыкать сухие палки в какую угодно землю и заставлять людей их поливать в надежде обрести «плод послушания». Жизнь многих самодуров как раз и заключается в том, чтобы утыкать вокруг себя все сухими палками и заставить всех их поливать. Сию гадость можно временами терпеть на пределе возможностей, но называть ее нормой и культивировать есть грех против самой Церкви и Духа, Ею управляющего.

Нельзя гневить Бога. Он долго ждет, но больно бьет. Культивируя смирение, нужно смиряться самому. Говоря о послушании, нужно самому вслушиваться в голос совести и голос Слова.

Люди добрые, понятно ли вам, что всякое слово — это не только то, «что сказано», это еще и нечто, о чем спрашивают: «Кем сказано?» Если сказавший нечто — просто попугай, повторяющий звуки чужого голоса, то должен ли слушающий это слово стремглав бросаться на исполнение звуков? Звуков, но не слов. Совесть не велит метаться на исполнение. Совесть велит трезвиться и не дерзать на повторение великих дел, не имея великой жизни.

Насколько часто звучат слова о послушании и смирении, настолько часто люди сталкиваются с извращенными понятиями об этих родных для Евангелия добродетелях. Царство антихриста — это не царство цифр и кодов, но царство извращенных добродетелей, возвещенных Евангелием.

Память святителя Игнатия (Брянчанинова) празднуется повсеместно. Не он ли говорил, что прежде вверения старцу своей души нужно испытать старца на предмет соответствия его духовного устроения слову Божию и Преданию? Это нужно, чтобы вместо врача не ввериться убийце и вместо пастыря не найти волка. Так вот, владыка Игнатий писал все верно и сдержанно, точно и аккуратно. Пером его двигал Дух Утешитель. Нужно вникнуть в его словеса, особенно в части таких тем, как послушание и смирение.

Нельзя калечить народ Божий извращенно понимаемыми добродетелями. Нельзя бредить временами всевластия ушедших веков и плевать на бороду в благодушной самоуверенности, тогда как новые тучи уже собираются на горизонте. Нужно понять: Церковь — это Тело Иисусово. Она постоянно учится жить деятельной любовью. Или же Церковь — всего лишь некий административный аппарат, собирающий налоги, снимающий шкуру с подчиненных, маринующий просителей в прихожих, ищущий защиты властей и прочее. Тогда революции оправданы, тогда и кровь неизбежна. И неужели не учат историю те, кто сегодня командует жизнью? Ведь их кровь, при пренебрежении множеством повседневных ошибок, прольется в числе первых.