Бредень

Когда пришла вторая серия картинок, он взглянул только раз, порвал и выбросил. Следующую серию он разглядывал уже дольше, а потом понес в ССБ и спрятал. Он уже больше недели не ходил туда и почти принял решение все сжечь. Сунув картинки в ящик, он обернулся к монитору. Новое сообщение было большим, и это означало, что оно может содержать картинки.

Джонатан прикончил водку и двойным щелчком мыши открыл письмо.

12

Конверт прибыл с утренней почтой.

Рона уже проснулась. Когда в почтовом ящике раздался шорох, ее сердце едва не выпрыгнуло из груди. Она вскочила с постели и выбежала в прихожую. Большой коричневый конверт лежал на ковре. Она подняла его, отнесла на кухню, положила на стол. Затем она поставила чайник. Она ждала семнадцать лет, подождет еще несколько минут.

Ее родители так и не узнали о внуке. Рона сумела все от них скрыть. Когда отец вышел на пенсию, они с матерью уехали из города и поселились на западном побережье, откуда он был родом. Там Рона провела все школьные каникулы, бегая у воды и лазая по скалам, самым древним на земле, как уверял отец. Став студенткой, Рона часто навещала их, отрываясь от занятий в выходные или на неделю-другую летом. Она любила дом, обращенный белым лицом к морю. Эти поездки были все равно что возвращение в детство: рыбалка, прогулки по берегу. Однажды она взяла с собой Эдварда. Он сидел в кухне, тиская стакан, и болтал с ее стариками. В то время она его любила. Но на обратном пути, когда они тряслись в своей подержанной малолитражке, он признался, что терпеть не может выездов на природу, что он городской житель. Больше она его не приглашала. Когда она обнаружила, что беременна и они решили отдать ребенка на усыновление, ей было стыдно смотреть в глаза родителям. По телефону она говорила матери, что у нее слишком много работы, и что она приедет к ним летом, когда это все закончится.

Ребенку исполнилось бы пять лет, когда умерла ее мать. Рона стала ездить домой к отцу каждые выходные и всякий раз замечала, что он сдает все сильнее. Раз или два он приезжал к ней в Глазго. Они ходили в Галерею, но его сил хватало только на один этаж. Идя знакомым маршрутом и видя, как светлеет его лицо, она понимала, что украла у него нечто бесценное.

Они с Эдвардом продержались еще шесть месяцев после того, как отдали ребенка. Больше они не смогли. Любовь и ненависть. Ненависть и любовь. Она ненавидела его за то, что он уговорил ее (но так ли это было?), и еще больше себя — за то, что позволила себя уговорить. А Эдвард? Ему просто была противна вся эта кутерьма.

Адрес на конверте был написан рукой Эдварда. Этого он не мог доверить секретарше. Рона долго смотрела на конверт, потом осторожно вскрыла его, во рту у нее пересохло.

Внутри лежали два листа бумаги. Верхний был копией свидетельства о рождении. Она развернула его дрожащими руками и прочитала: Лайем Джеймс Маклеод, родился в 2.35 утра в понедельник 2 января 1985 года. Она никогда раньше не видела свидетельства о рождении. Документы оформлял Эдвард. Что толку убиваться, сказал он, будет лучше, если я сам все сделаю, и ты сможешь выкинуть это из головы. Нам нужно подумать о себе. Рона читала дальше. В графе «мать» стояло ее имя, Рона Элизабет Маклеод, в графе «отец» было пусто. Эдвард сказал, что так будет лучше.

— Это чтобы я не мог явиться просить у него денег, когда он станет миллионером, — объяснил он с усмешкой.

На втором листке была краткая и резкая записка:

Я вложил копию свидетельства о рождении. Как тебе известно, биологические родители лишены права отслеживать события или получать доступ к судебным бумагам. Тем не менее я выяснил, что усыновление имело место спустя месяц после рождения. Регистратор выписал свидетельство об усыновлении на фамилию Хоуп. Мой знакомый в полиции сообщил мне, что убитый мальчик был опознан как Джеймс Фентон из Манчестера.

Конечно, никакой связи между двумя мальчиками нет. Эдвард прав. Она все выдумала. Лайем жив, невредим и счастлив. Эдвард за нее привел ее жизнь в порядок. Снова.

К восьми часам, когда приехал Гейвин, Рона успела выпить два джина. Один — пока сидела в ванной и плакала, а второй — пока одевалась, сушила волосы и наводила макияж.

Когда раздался звонок, она выглянула в окно. Гейвин стоял на тротуаре. Заметив ее, он взмахнул рукой, она тоже помахала ему. Когда она вышла на улицу, возникла неловкая заминка.

— Странно как-то, — произнес он.

— Да.

Он оказался еще выше, чем она думала, волосы у него были светлее, чем тогда, под дождем, но глаза и улыбка были прежними.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал он.

— Сегодня я не такая мокрая.

Оба улыбнулись.