Бред какой-то!

Он открыл дверь, взял меня на руки, занес в дом и в очередной раз рассказал мне сказку о Молчунишке. А потом признался, что, услышав мое «привет», решил было, что голосок доносится из угла подвала, что там сидит какое-то говорящее существо вроде гнома.

– Ты умеешь читать, Салли Мо? – спросил он.

Я понятия не имела, что такое «читать», но когда он после обеда отвел меня домой, читать я уже умела. Кажется, мне все-таки было три года, не два.

Самое дурацкое, что я подготовилась, почитала об эвтаназии. Во всех книгах было написано, что эвтаназия – это нечто прекрасное. Я начиталась историй неизлечимо больных матерей, которые умирали в мае, когда повсюду цвели яблони. И родственники переносили кровать такой больной в сад, под цветущее дерево, и женщина с улыбкой засыпала в окружении семьи и друзей. Засыпала вечным сном, да, зато красиво. Прекрасно даже. Когда настал черед дедушки Давида, на дворе стоял апрель, и накануне ночью прошел снег. Было утро понедельника, полдесятого. Снег замерз, и дорожка, ведущая к больнице, обледенела, так что почти все посетители попадáли в реанимацию с трещинами в черепе. Выдумка, зато смешно. Я добралась до входа без травм.

Я зашла в магазинчик в вестибюле и спросила, нет ли у них чего-нибудь, чем можно порадовать человека, жить которому осталось полчаса. Мне ответили, что нет. Правда, в продаже имелись клоунские очки-брызгалки. Прячешь во внутренний карман пакетик с фальшивыми слезами, протягиваешь тоненький шланг к уху, там он прячется в дужке очков и тянется до мостика. Когда тебе надо изобразить страшное расстройство, стоит только схватиться за сердце, сжать пакетик, и по твоим щекам заструятся слезы. Такая штука стоит тридцать девять евро пятьдесят центов – что-что, а деньги они считать умеют! Вот эти брызгалки и сидели на носу у дедушки Касатика, когда он рыдал у кровати дедушки Давида. Выдумка! Но и чистая правда тоже, тем более что такие очки действительно существуют.

«Родня – это доставшиеся по наследству раздражители», – всегда говорил дедушка Давид. Но с Касатиком дело обстояло куда хуже: его я ненавидела. Он не поздоровался со мной, когда я вошла. Он меня просто не видел. Мне не привыкать, но я ему как-никак внучка. Он сидел там, заливаясь фальшивыми слезами и отрабатывая право на наследство, на дом дедушки Давида! Жадность заливала палату и уже доходила до колена. Что ж, ничего у него не вышло, потому что дедушка все завещал мне. Об этом я узнала позже. Мне достались дом, мастерская, сто шестьдесят четыре картины и тысяча двести четырнадцать рисунков и офортов, правда, у меня не хватает места на стенах, чтобы их развесить. На кухне еще есть пустой кусочек, но он зарезервирован для картины с Микки Маусом. Поэтому все, что написал дедушка Давид, так и стоит у него в мастерской. Я взяла себе только портрет кота и повесила его у себя в комнате. Кот таращится на меня точно так же, как тогда в подвале, когда я убила его взглядом. Дилан еще не знает, что у меня есть собственный дом. Может, стоит ему сегодня рассказать.

Дедушка Давид сидел в кровати. Ему уже исполнилось девяносто два года, и он действительно был неизлечимо болен. Рак распространился повсюду, от пальцев ног до кончиков волос. Но снаружи это было незаметно: выглядел он лет на шестьдесят. Дедушка Давид с цветущим видом сидел в кровати и шутил. В последние две недели он часто читал вслух стихи. Наизусть. Одно стихотворение он прочел мне целых три раза. Не помню, чье оно, с поэзией у меня всегда так. Конец у него такой: «На дрожках примчится / старуха с косой – /возница на облучке – / и скажет служанке, / открывшей засов:/

Где ваш старикан? / Где Ян? / Он знает наш план. / Брать с собой ничего не надо, / ни бритвы, ни чемодана. / Чего время тянуть – / ПОРА В ПУТЬ!»

Дедушка Давид сидел, обложенный подушками, а мы с дедушкой Касатиком сидели у его постели, по обе стороны, и тут в палату вошли врачи. Врач, еще врач и медсестра. Дедушке Давиду пришлось в последний раз сдавать экзамен.

– Ну как, вы не передумали? Может быть, у вас в ближайшее время родится внук или правнук, с которым вы хотели бы познакомиться? Разве вам не интересно узнать, кто в этом году выиграет чемпионат по футболу?

Дедушка Давид ответил:

– Доктор, я повидал все, что хотел повидать, испытал все, что хотел испытать, с меня довольно.

Это был правильный ответ.

Один из врачей взял шприц. Касатик в волнении схватился за сердце, из очков рекой хлынули слезы. Я подумала: господи, да я же так с дедушкой и не поговорила, уже целых две недели ни слова. Он умирает, а я молчу, мы не попрощались, я не сказала, как хорошо мне с ним было, как я его любила… люблю. Но ведь, пришло мне в голову, дедушка Давид говорит намного лучше меня! Это ведь он кладезь историй, загадок, анекдотов. Это он должен что-то сказать! Он ведь тоже меня любит? Но он молчал. Доктор воткнул иглу в капельницу. И тут дедушка Давид все-таки заговорил. Он сказал:

– Пожалуй, тебе лучше уйти, Салли Мо.

– Пожалуй, это тебе лучше уйти, дедушка Давид, – ответила я.