Браво-Два-Ноль

Впервые зашла речь о потерях. Я ждал, что рано или поздно дело дойдет до этого, но все равно вздрогнул.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Мы хотим выяснить, кто это сделал. Это сделал ты?

— Нет, не я! Я не знаю, о чем вы говорите.

— Ты должен дать нам шанс. Смотри, сейчас я покажу, что мы действительно хотим тебе помочь: просто назови нам имена своих родителей, и мы напишем им письмо и сообщим, что с тобой все в порядке. А хочешь, напиши им сам, укажи адрес, и мы отправим письмо.

Ситуация была прямо из учебника. Нас учили ни в коем случае ни под чем не подписываться. Это восходит еще ко временам войны во Вьетнаме, когда люди, ни о чем не подозревая, ставили свои подписи на каких-то невинных бумагах, а затем в международных средствах массовой информации появлялось их заявление, будто они безжалостно истребили целую деревню, в том числе стариков и детей.

Я понимал, что это чушь собачья. Не могло быть и речи о том, чтобы эти типы отослали письмо в Пекхэм. Это было из области чистой фантастики, но я не мог просто послать их ко всем чертям. Мне надо было выкрутиться как-то похитрее.

— Мой отец давно умер, — заговорил я. — Мать познакомилась с американцем, работавшим в Лондоне, и переехала к нему. Сейчас она живет где-то в Америке. Больше родных у меня нет, это одна из причин, почему я пошел в армию. У меня нет близких родственников.

— А где именно работал в Лондоне этот американец?

— В Уимблдоне.

Снова классика. Они стремились заставить меня раскрыть душу, тогда все просто потечет рекой. Я проходил через все это на уроках выживания, где нам объясняли, как себя вести в случае попадания в плен.

— И чем он там занимался?

— Не знаю, я тогда не жил дома. У меня были серьезные семейные проблемы.

— У тебя есть братья и сестры?

— Нет.

Я хотел, чтобы моя ложь имела под собой основание из правды. Правду легче запомнить. Кроме того, правду можно проверить, и если выяснится, что ты не солгал, быть может, на этом все и закончится. Я мысленно представил одного знакомого, у которого в семье действительно была похожая ситуация. Его отец умер, когда ему было тринадцать. Мать познакомилась с американцем, разорвала все отношения с сыном и перебралась в Штаты. Мне казалось, мой рассказ звучит весьма правдоподобно.

Я тянул время. Говорил я запинаясь, неразборчиво, время от времени перемежая свою речь жалобными всхлипываниями.

— Энди, тебе больно? Помоги нам, и все будет хорошо. Ты получишь медицинскую помощь. Продолжай, говори все, что знаешь.

— Больше я ничего не знаю.

И опять классика. Казалось, этот офицер учился по тем же самым учебникам, что и я.

— Энди, подпиши вот эту бумагу. Мы только хотим показать твоим родственникам, что ты жив. Мы предпримем попытки разыскать твою мать в Америке. У нас есть там связи. Нам нужна лишь твоя подпись, чтобы она поверила, что с тобой все в порядке. И еще нам нужно доказать Красному Кресту, что ты еще жив, что ты не погиб в пустыне, что тебя не съели дикие звери. Подумай над этим, Энди. Если ты напишешь свои имя и фамилию, чтобы мы смогли обратиться в Красный Крест, тебя не расстреляют.

Я не мог поверить, что он разыгрывает этот дешевый, нелепый сценарий. Я постарался ответить как можно небрежнее:

— Никаких адресов я не знаю, у меня нет семьи.

Конечно, можно назвать вымышленный адрес, а можно и настоящий. Но в этом случае может статься, что какая-нибудь миссис Миллз, живущая в доме номер восемь по Акация-авеню, однажды утром откроет свою дверь и взорвется ко всем чертям. Мало ли что взбредет на ум этим ребятам.

— Энди, ну почему ты упрямо чинишь нам препятствия? Зачем ты так с собой поступаешь? Эти люди, мое начальство, они не позволят мне тебе помочь, если только ты не сообщишь им то, что они хотят узнать. Боюсь, я больше не смогу ничем тебе помочь, Энди.

Раз ты мне не помогаешь, я тоже не буду тебе помогать.

С этими словами он просто отошел в сторону. Я не знал, чего ждать теперь. Опустив голову, я услышал приближающиеся шаги. Стиснув зубы, я стал ждать. На этот раз обошлось без прикладов — всего несколько смачных затрещин. Каждый раз, когда удар приходился по сломанным зубам, я кричал.

Лучше бы я этого не делал. Меня схватили за волосы и подняли голову, чтобы целиться точнее. После чего отвесили еще несколько затрещин по болевому центру.

Затем затрещины превратились в удары кулаками, и я слетел со стула, однако это не шло ни в какое сравнение с предыдущими побоями. Вероятно, иракцы были уверены, что я уже раскололся, и лишь хотели чуточку меня подбодрить. Все продолжалось меньше минуты.

Я снова оказался на стуле, учащенно дыша, с окровавленным лицом.

— Пойми, Энди, мы пытаемся тебе помочь. Разве ты не хочешь нам помочь?

— Хочу, но я ничего не знаю. Я помогаю вам, насколько это в моих силах.

— Где твои отец и мать?

Я повторил свой рассказ.

— Но почему ты не знаешь, где живет в Америке твоя мать?

— Я этого не знаю, потому что не поддерживаю с ней никаких отношений. Она бросила меня. Уехала в Америку, а я пошел в армию.

— Когда ты записался в армию?

— В шестнадцать лет.

— Почему?