Брат мой, враг мой

Сидевшие впереди находились как бы на другой планете, путь которой случайно совпал с путем Кена и Вики: голоса их казались такими далекими, а обрывки разговора доносились как будто через огромное пространство.

– Самое главное, – деловито говорил Бэннермен, – чтобы вы, ребятки, начали как можно скорее. Завтра же возьмите тысячу долларов – и за дело! Боже мой, да через полгода Американская радиокорпорация собьет нас с ног золотым дождем, я уж знаю!

– Прежде всего, – слова Дэви долетали до сидящих сзади, как клочья изорванного флага, – мы с Кеном решили вот что: мы не желаем продавать свой патент кому бы то ни было, даже Американской радиокорпорации. Мы знаем, что из этого получается: продать – значит сойти на нет.

– А будете долго привередничать, так и помрете старой девой. Кругленький миллиончик вас устроит?

– По миллиону каждому? – серьезно спросила Марго.

Бэннермен захохотал, но тут Кен почувствовал, что щека Вики прижалась к его щеке, и всё остальное перестало для него существовать.

Когда машина остановилась у гаража, все вышли усталые, словно оглушенные. Кен и Вики смотрели вокруг себя расширенными, непонимающими глазами, как будто они ещё не совсем проснулись. Бэннермен пробормотал что-то насчет завтрашней встречи в конторе Стюарта, затем Кен вместе с Вики пошли к Университетскому холму.

Дэви смотрел вслед брату и Вики; они шли, держась за руки. Прежде чем они успели скрыться за поворотом тропинки, Кен обвил рукой плечи девушки, а она склонила голову к нему на плечо. Они снова погрузились в чудесный Сон и даже не оглянулись, не поинтересовались, что происходит с Дэви. Через секунду Дэви заметил Марго, которая ждала его в дверях и ласково улыбалась, всё видя и всё понимая. Дэви прошел мимо, отведя глаза и не приняв протянутой руки. Он не желал сочувствия, ибо не хотел признаться и себе самому, как болит эта свежая рана, и старался сделать вид, будто никакой раны нет вовсе.

– Очень красивая пара, – сказал он.

Глава четвёртая

Августовская жара давала себя знать даже в затемненном гараже – Дэви весь взмок. Он брал маленькие спиральки из медной проволоки за расплющенный кончик и осторожно опускал их одну за другой в ванночку с бурой дымящейся едкой кислотой. На поверхности вскипали пузырьки, и тусклый металл начинал отливать золотисто-красным блеском. Руки у Дэви были потные, и каждый раз, когда он вынимал спираль из ванночки, кислота обжигала кожу на пальцах. Дэви почти не чувствовал боли, но кончики его пальцев стали коричневыми, будто их смазали йодом.

Дэви ополоснул последнюю спиральку под струей воды, со свистом бившей из большого крана, и пошел проверить, нагрелись ли паяльники. И вдруг он почувствовал, что изнемогает от жары, от острого запаха кислоты, от вялого пламени бунзеновской горелки. В нем накипало раздражение, потому что стрелки часов приближались к половине четвертого, а это было время, когда силы его иссякали.

Но если среди дня всё становилось постылым, то по утрам вместе со свежим, прохладным воздухом в мастерскую снова вливались бодрость и надежды. Только что прибывшие картонные коробки и ящики с оборудованием были похожи на рождественские подарки. Оптимизм насыщал утренний воздух вместе с запахами жимолости, клевера и свежескошенного сена; вчерашние неудачи начисто забывались. Каждый наступающий день обещал быть днем, о котором Дэви и Кен много времени спустя скажут: «Вот когда мы по-настоящему двинулись вперёд!»

В начале каждого рабочего дня Дэви мог яснее всего оценить для себя результаты чуть заметно подвигавшейся работы. Страстное стремление превратить аморфное «ничто» в сложнейшее материальное явление постепенно воплощалось в реальность. И каждый день Дэви испытывал почти чувственное удовольствие, убеждаясь, что его гибкие пальцы становятся всё более чуткими и разумными.

В эти блаженные минуты раннего утра руки тосковали по знакомому ощущению тяжести гаечного ключа, упругой силы паяльной лампы, округлой гладкости проводов собранной накануне схемы. Потом начинался коловорот рабочего дня: утренняя ясность постепенно таяла, исчезало ощущение времени, исчезало всё, кроме бесконечной вереницы мелких проблем, требующих неотложного решения. Но время шло, и мало-помалу внимание рассеивалось, потребность в передышке становилась всё настойчивее, и Дэви взглядывал на часы. Он никогда не ошибался. Стрелки показывали половину четвертого.

Он оглядывался на Кена, но Кен обычно бывал всецело поглощен созерцанием гудящей в его руках паяльной лампы – в пламени её вращался зародыш электронной трубки. Защитные очки придавали лицу Кена бесстрастную неподвижность; он никогда не прерывал работы, пока ровно в три тридцать не раздавался телефонный звонок. Телефон трезвонил раз, другой, третий – Кен тем временем не спеша ставил паяльную лампу, сдвигал на лоб темные очки и вытирал руки о майку, заправленную в бумажные брюки защитного цвета. И только приложив трубку к уху, он наконец улыбался и говорил: – Привет, Вики!