Брат мой, враг мой

– На электронике, а его система – нет. Хорошо. Но вот о чём я думаю, – прервал Бэннермен собственную лекцию. – Вы уверены, что где-нибудь там, в Европе, крупные электрические компании не нащупали эту штуковину?

– Представьте – ещё не нащупали. Мы с Дэви просматриваем все научно-исследовательские журналы, какие только можем разыскать. И нигде и признака нет, что кто-то пошел по нашему пути. Все они уперлись в тупик, так как старались достичь цели механическим путем, а это можно сделать лишь посредством электроники.

– Электроники… Но всё-таки мне что-то не верится.

В замешательстве Бэннермен инстинктивно повернулся к Дэви, но ответил ему Кен.

– Ну хорошо, объясните мне, почему такая крупная компания, как эдисоновская, не открыла радио в те времена, когда этим занимался только Маркони?

– Ладно, ладно. Где уж мне спорить с вами. Но я знаю одно: если у вас что-нибудь получится, то эта штука переплюнет кино и переплюнет радио; вы, ребятки, зажмете в кулак всю промышленность, поставляющую развлечения…

– Развлечения? – недоверчиво переспросил Кен и взглянул на Дэви. Тот промолчал.

«Значит, я был прав, – подумал Бэннермен. – Главный из них – Дэви».

– Конечно, развлечения, – повторил Бэннермен. – А вы как же думали?

– Но ведь мы инженеры. Пожалуй, мы представляли себе это как средство связи.

– Ерунда! – фыркнул Бэннермен. – Разве радио пустили в ход не для того, чтобы сорвать монополию кабельного телеграфа? А потом какой-то тип стал запускать танцевальные пластинки через самодельный передатчик. И посмотрите, что вышло из радио – вся страна превратилась в большой мюзик-холл. Вы, инженеры и изобретатели, никогда ничего не знаете наперед. Преподнесите людям любое новшество, и они рано или поздно ухитрятся приспособить его для развлечения. Если я скажу «паровой двигатель», что вы прежде всего вспомните – силовую установку? Нет, пароходики для приятных экскурсий. Что вы хотите, люди – это люди, им хочется повеселиться. Посмотрите, как они ломятся в этот не бог весть какой цирк; что ни город, что ни год – одно и то же: люди просят, вымаливают хоть немного ярких красок, немного шума, немного иллюзий. Что вам, жаль, если они лишний раз повеселятся?

Кен засмеялся.

– Нам не жаль. Мы просто об этом не думали.

Бэннермен покачал головой.

– Чем бы вы ни занимались, вы должны удовлетворять главные человеческие потребности, будь то пища, любовь, развлечения или даже воровство. Да, даже воровство! И не следует об этом забывать. Я знал одного человека… Так, случайное знакомство, – поторопился добавить Бэннермен; это было довольно близко к правде, и он решил, что безукоризненно честен с мальчуганами. – Этот человек сделал своей профессией потворство скрытой тяге к воровству, свойственной многим людям. Он всего-навсего намекал, что можно поживиться на чужой счет, если бы только у него были необходимые средства, чтобы завертеть дело. И было страшно, понимаете, страшно глядеть, как охотно раскошеливались так называемые честные коммерсанты, чтобы снабдить его этими средствами. И, конечно, собрав средства, тот человек смывался, и это сходило ему с рук – не мог же честный коммерсант заявить полиции: меня обворовали, пока я собирался залезть в чужой карман. А тот человек просто удовлетворял человеческую потребность. И от клиентов не было отбою – люди валили к нему со своими долларами, как они валят в этот цирк. Угадайте тайную человеческую страсть – и вы будете купаться в золоте! Вот чем вы владеете, мальчики. Черт возьми, в вашей штуковине и слава, и богатство, и райская жизнь – всё вместе!

Он увидел, как загорелись глаза Кена. «Ага, – подумал. Бэннермен, – вот его слабая струнка. А что другой?» А другой смотрел на него серьезно и угрюмо.

Снова Бэннермен попытался разгадать выражение глаз Дэви и вдруг понял: в них чувствовалась такая настороженность, словно Дэви готов был сорваться с места и убить Бэннермена, если тот протянет свои грязные лапы хоть на дюйм ближе к чему-то, что было бесконечно дорого юноше. Бэннермен придержал дыхание, сознавая, что ещё никогда в жизни он так не боялся сказать что-нибудь невпопад. «Слушай, мальчик, – взмолился он про себя, – клянусь тебе, для меня всё это значит не меньше, чем для тебя. Я не хочу никакой дешевки. Я тоже хочу, чтоб это был высший класс!»

– Как вы считаете? – обратился к Дэви Бэннермен.

– Что скажет Кен, то и я, – спокойно ответил Дэви и, помолчав, добавил:

– Только вы ещё не сообщили, каковы ваши намерения.

– Вопрос прямой и заслуживает прямого ответа, – сказал Бэннермен, стараясь выгадать время. – Я навел о вас справки, ребята. Я был у Нортона Уоллиса. Почему вы мне не сказали, что он дает тысячу долларов?

– Дело в том, мистер Бэннермен, – поспешил ответить Кен, – что наша работа должна говорить сама за себя. Мы хотим, чтобы люди поверили в нас, в нашу идею, а не в чьи-то деловые расчеты.

Бэннермен лукаво и одобрительно подмигнул ему.

– Иными словами, вы не знали, что он хочет вложить деньги?

Кен засмеялся.

– Вы ведь ещё не сказали, каковы же ваши намерения, – напомнил он Бэннермену.