Брат и благодетель

От них требовали современности, а современности никакой не было, ее надо сначала изобрести, все переиначить, а потом уже называть современностью. Ничего нового в людях на самом деле не произошло, просто придушили немного, вот они и ходят умные и придушенные.

И что самое обидное: презирая москалей, во всем им подражают, привычка. И Маяковский у них свой, и Мейерхольд. Ему там, в России, не давали забыть, что он ни то, ни другое, а здесь еще раз припомнили, ну прямо деться некуда!

К Игоревым шуткам относились подозрительно, кто не в искусстве, тем нравилось, а людям ангажированным - не очень.

- Разыгрались вы у нас что-то не в меру, - говорили они, криво улыбаясь. - Воздух пьянит?

Как им объяснить, что он не просить, а давать сюда приехал, его на всех хватит!

И к умениям его они относились подозрительно, будто это были вызубренные какие-то умения с тайной целью - и голосом пируэты устраивает, и ногами по-американски может, и горячий такой, как печка!

Стихи не убеждали, спектакли не нравились, рисунки и сам не показывал.

Пора было выметаться, а куда? Наташу и Таньку он хотел вызвать, сколько можно на Мишу надеяться, здесь жалование все-таки. В Москве ему делать нечего, не театры - пирамиды египетские, на весь мир видно, их создатели родились до и владели театром после; он возник после, и его время еще впереди, а пока придется болтаться со всеми своими умениями и болтаться.

Спасала только самодеятельность - и лишним куском хлеба, и тем, что никто лишним знанием не упрекнет. Для них занятия с ним как любовь: не навсегда, а приятно, - и он метался по Харькову, вдохновенно крутя всевозможные драмкружки, и те полтора часа, что он успевал между репетициями с ними быть, возвращали ему веру в жизнь.

А вечером он сидел со своим пьяненьким соседом Сережей и фальсифицировал. Сережа был так пьян и так влюблен в Игоря, что со всем соглашался.

- Серега, сколько можно пить, давай займемся фальсификацией.

- Давай, - сказал Серега.

- Вот я тебе вопрос задам, а сам ответ напишу, какой мне вздумается, согласен?

- Давай, - сказал Серега.

- Это и есть фальсификация. Если ты проспишься и скажешь, что ничего подобного не говорили, мне с театром плохо будет, я на тебя, как на гегемона, ссылаюсь!

- Ссылайся! - крикнул Серега и упал.

- Так ничего у нас не получится, - сказал Игорь. - Так я могу хоть самому себе вопросы задавать, а ты все-таки мне нужен, хотя, на какой хрен ты мне нужен, сам понимаешь?

- Водка плохая, - сказал Серега. - Травят нас бормотухой! Если уж все равно пьешь, то надо хорошую.

- А ты в театре давно был?

Серега дико уставился на Игоря.

- Ну, прости, прости. Так и фальсифицируем: жить без театра не может, ходит каждый выходной.

- Фальцицируй, фальцируй, - разрешил Серега.

- Теперь, скажем, ты какие пьесы любишь смотреть: классику, ну то, что про вчера, - или про сегодня, ну про нас?

Серега испугался.

- Про нас? Как мы с тобой сейчас...

- Про это не обязательно! Как ты, Сережа, работаешь, например.

- А какие претензии?

- Претензий никаких! Смотреть ты на это согласен?

- Плевать я на это хотел, - сказал Серега. - Ты меня расстраиваешь.

- Значит, современность ты не любишь. А классика, то, как раньше жили?

- Фальсифицируй, - сказал Серега, - очень люблю.

- Нет, тут фальсифицировать не буду, правду напишу. А что тебе в нашей сегодняшней жизни не нравится?

- Водка, - сказал Серега, - фальсифицируй.

- Ух, ты и мудрый, Серега! Я о возвышенном спрашиваю...

Они еще долго фальсифицировали. Беседа с гегемоном тов. Серегиным, как назвал его в статье Игорь, была напечатана в журнале "Новая генерация" и подводила материалистическую базу под его идеологические намерения.

22

Провожал его Зак, Нина обещала встретить.

- Чем бы дитя ни тешилось... - сказала она на прощанье.

Зак недоверчиво оглядел каюту, стукнулся о шкаф, остался недоволен.

- Вы - малохольный. - раздраженно сказал он. - Я же вам гарантировал полную информацию, подождали бы еще два месяца, столько лет ждете.

- Нет, я сам, я сам, - сказал Гудович.

- Что вы их все время ищите? Пусть они вас ищут.

- Они ищут, - сказал Гудович.

- Такие деньги, - вздохнул Зак.

Он имел в виду билет. Деньги, действительно, были немалые. Почти все, что он заработал на службе у того же Зака в русском информационном агентстве. Все-таки добился его согласия работать вместе, возможно, в надежде на благосклонность Штифа, но Штиф с той поры, как помог Гудовичу стать американцем, больше не напоминал о себе, говорят, он болеет, а скорее всего махнул рукой, и так поиздержался сердцем на этого не желающего признать себя евреем христианина. И уж совсем никчемной показалась бы ему затея встретиться в Париже с недавно эмигрировавшим из России известным русским поэтом.