И тогда я увидел в руке Педро нож, который он, верно, утащил у мертвеца. Лезвие прижалось к шее Киа, там, где пульсировала синяя жилка.
– Со мной Господь милосердный, – Педро говорил, и с губ его на плечо девушки падали капли крови. – Он не попустит позорной смерти. Он…
– Педро, – я встал и поднял раскрытые руки над головой, показывая, что не собираюсь чинить ему вреда. В тот миг мне было страшно за безумца, который сам не ведал, что творил. – Господь в твоем сердце.
– Верно, брат монашек. Это ты верно. В сердце. И он руку мою ведет.
Педро пятился и тащил за собой Киа, которая не пыталась вырваться, но будто бы лишилась воли. Она была как цветок, сорванный жестокою рукой.
Упершись в широкий древесный ствол, Педро остановился.
– Зови, – сказал он. – Кричи!
Киа мотнула головой и сжала зубы.
– Мне не нужна девка! Алонсо, скажи ей, пусть позовет своего дружка. Его-то я выпотрошу. Выпотрошу! – крикнул он на ухо Киа, и та сжалась. – Давай же, кричи…
– Они далеко ушли, – попытался я воззвать к его благоразумию. – Ее просто не услышат.
– Тогда я перережу ей горло. И ему. И тебе тоже. Ты стал таким, как они, Алонсо. Слушаешь. Говоришь. На нее вот пялишься. Нравится? Или просто целибат надоел?
– Не убий, – напомнил я.
– Господь простит.
Киа дрожала, второй охранник не знал, как ему поступить, и отчего-то смотрел на меня, хотя я, как и Педро, был врагом. И по уму мне бы последовать примеру солдата, взяться за оружие и освободить прочих пленных. Тогда бы у нас появился шанс. Я же, стоя между мешиком и Педро, говорил о Боге.
– Господь есть любовь…
И странно мне, что теперь я не могу вспомнить слов иных, как будто эти три – стали наиглавнейшим откровением в моей жизни.
Но разве любит Он нас, если бросил сюда? Разве любит Он несчастных мешиков, если позволил им существовать в рукотворном аду? Разве любит Педро, коль ниспослал ему столькие испытания?
И в чем вина девочки со светлыми глазами, к горлу которой приставлен нож?
– Заткнись, братец Алонсо, – устало произнес Педро. – Ты что, не понял? Мы все умрем. Но я не хочу подыхать на алтаре идола.
– И я не хочу.
– Тогда бери оружие. И помри как мужик.
Не знаю. Верно, я трус, если не сделал так, как сказал Педро. Вместо того чтобы поднять копье или снять нож с пояса мертвеца, я просто сел на землю. Ожидание представлялось долгим.
И время будто бы замерло.
Пели птицы чужими голосами, темнело небо, готовясь встретить ночь. Костер погас. Индейцы молчали, и даже второй охранник не решался двинуться.