Браслет из города ацтеков

Из больницы он позвонил Лизавете, просто так, чтобы услышать ее голос и сказать, что будет поздно. А она не станет уточнять и переспрашивать, ответит коротко, обиженно.

– Вася, я телевизор смотрела, – застрекотала Лизавета в трубку. – Тут по всем городским каналам показывают фоторобот… вы его ищете?

– Его, – Вась-Вася вырулил на шоссе.

– А… а что он сделал?

– Убил человека.

– Ясно, – сказала она странным голосом, и Вась-Вася, спохватившись, спросил: – Ты его знаешь?

– Нет. Просто… будь осторожен, пожалуйста.

Эта ее просьба согрела сердце. Жить стало легче. И кому он, Василий, врет? Подумать надо. Выбрать. Сверить достоинства и недостатки. Дашка сразу все поняла и отступила, позволяя ему сохранить чувство достоинства.

Тяжко все же осознавать себя сволочью. И Вась-Вася, решившись, позвонил.

– Привет, Даша.

– Привет, – отозвалась она. Было ощущение, что голос доносится издалека.

– Спасибо за посылку, но…

– Больше так не делать. Знаю. Что еще?

Ничего. Ну разве если только попрощаться. Или отложить прощание, немного поиграв в надежду?

– У тебя все в порядке?

– Не все, – она всхлипнула. – Адаму плохо. У него галлюцинации, и давно, а он молчал. И сейчас бы смолчал, если бы хуже не стало. А стало – сказал. Он ответственный. И теперь требует, чтобы я его в больницу отправила. А я не могу! Я как вспомню, каким он оттуда вышел и… и ничего не делать нельзя! Ладно, извини, это мои проблемы.

Точно. И Вась-Вася не выдержит еще и этого груза, он вообще не обязан грузы носить, не верблюд. А совесть со временем заткнется, она сговорчивая дамочка.

– Мне приехать? – спросил Вась-Вася, перестраиваясь из ряда в ряд.

– Зачем?

– Ну мало ли… не ходи на похороны, хорошо?

Пойдет ведь. Пусть и не затем, чтобы досадить Вась-Васе, а из природного упрямства и взятых обязательств. Переславин верит в Дашку, как в икону, а с полицией и разговаривать не желает.

Несправедливо.

– Никуда ты не пойдешь, Адам! Слышишь?

Адам одевался. Ему следует выглядеть адекватно. Люди склонны проводить оценку других людей по внешности. Следовательно, его внешность должна производить благоприятное впечатление.

– Адам, я запрещаю!

Дарья отобрала галстук и спрятала его за спину. Поведение нефункциональное. Или, проще говоря, глупое. У Адама хватает в гардеробе иных галстуков.

– Ну послушай, – Дарья пошла на попятную. – Не место тебе там. У тебя вчера ведь был приступ? Ну посмотри на меня! Скажи!

– Был, – отрицать очевидное бессмысленно. – Я принял лекарство. Оно действует. Я спокоен.

– Ты дерево, Адам.

Дарья упала на кресло и приложила ладонь ко лбу.

– Ты же вообще робот. Реальность не воспринимаешь.

Воспринимает. Но способ восприятия отличается от общепринятого. Это порождает диссонанс. Адаму жаль, что Дарья не понимает очевидной вещи: без него убийцу не задержать.

Почему так, Адам не знал. Но больше его пробелы в информационном поле не волновали.

– Синий или зеленый? – спросил он, достав из шкафа два галстука.

– Красный. С гвоздичкой, – буркнула Дарья.

Синий. И серебряная заколка к нему. Пиджак. Кашне. Пальто. Адам готов к выходу.

– Я ведь могу «Скорую» вызвать. Санитаров. Или просто запереть тебя здесь, – устало произнесла Дарья.

– У тебя было время. Но ты ничего не предприняла. Следовательно, ты согласна с правильностью моей позиции. Но ты не обладаешь достаточной смелостью, чтобы сознательно пойти на риск. В результате ты оставляешь себе же лазейку для совести, чтобы в случае возникновения проблемы выдать себе же индульгенцию.

Адам заставил себя остановиться. Достаточно. Дарья не будет больше мешать. А он позже извинится, если, конечно, вспомнит, что надо извиняться.

– Знаешь, иногда ты ведешь себя как последняя скотина, – Дарья поднялась. – И честно говоря, не знаю, почему я это терплю. Наверное, потому, что на самом деле ты никакая не скотина, а всего-навсего упрямый псих. И если уж тебе так надо присутствовать на этих похоронах, то ты на них поприсутствуешь. Только, Адам, пожалуйста, дай слово, что, если тебе станет не по себе, ты мне скажешь!

– Обещаю.

Адам и в самом деле исполнил бы данное обещание. Он надеялся, что выдержит. Однако перед тем, как выйти из здания, Адам проглотил еще две таблетки.

Дневная доза была превышена вчетверо.

Мир поплыл.

Серое небо перекосилось и осело на мачтах придорожных столбов. Провода-струны прочертили на нем шрамы, и редкие облака-заплаты норовили скрыть от Адама содержимое изнанки. Ему всегда было любопытно заглянуть на другую сторону неба.

Шел снег. Мелкий и редкий, скорее похожий на муку, чем на твердое состояние воды. Снег оседал на пальто пылью, а стоило сесть в машину, и пыль растаяла.

В авто пахло хвойной отдушкой и Дарьиными духами. Дарья молчала. Хорошо. Адаму сложно разговаривать, он в окно смотрит. На небо, столбы, облака, линию горизонта, из-за которой сразу и вдруг выныривает мутный город. Над домами висит пелена. Это тепло. И кажется, что город дышит. Машины по ленте дороги пробивают насквозь пористое тело диковинного зверя. Адам едва-едва успевает моргнуть, как кортеж выбирается на кладбище.

Цветов не купили. Они с Дарьей всегда покупали цветы.