Тем временем в бункере Гитлера уже передавали друг другу, как величайшую драгоценность, маленькие ампулы с ядом. Гитлер распорядился снабдить ими всех своих верных сотрудников, «заслуживших, благодаря своей преданности, почетную и быструю смерть». Госпожа Магда Геббельс тоже получила от профессора Морелла (личного врача Гитлера) ампулы для себя и для своих шестерых детей. Она не просила об этой услуге своего мужа, потому что он был перегружен работой, да и вообще, когда она чувствовала необходимость поделиться с кем-нибудь своими мыслями, она все чаще обращалась к Земмлеру и его коллегам:
«Вечером она снова, как это бывало часто в последнее время, зашла к нам в бюро, поговорить о том, что ее волновало. Я чувствую, что мне ее жаль. Она не испытывает никаких иллюзий насчет будущего. Она призналась, что боится смерти, приближающейся с каждым днем, с каждым часом. Она сказала, что не смогла говорить с мужем на эту тему: ведь у него слишком много забот — чересчур много для одного человека. Еще она сказала, что пришла к выводу о необходимости собственной смерти; по ее словам это — единственный выход; но вот смириться с тем, что придется отнять жизнь у собственных детей, — это свыше ее сил! «Вчера вечером я укладывала их спать, всех шестерых: четырехлетнюю Хейду, пятилетнюю Гедду, семилетнюю Холли, девятилетнего Гельмута, десятилетнюю Хильду и двенадцатилетнюю Хельгу; и когда я подумала о том, что их ждет, я чуть с ума не сошла от боли и мук! Я долго ломала голову над тем, смогу ли я справиться со всем, что на нас свалилось. С мужем я не могу об этом говорить: он не простит мне такой слабости! Он верит, что не все потеряно, пока он еще может бороться».
Через несколько дней после этого муж предложил Магде уехать с детьми куда-нибудь на Запад, чтобы оказаться потом у англичан, но она, не колеблясь, отклонила это предложение: «Без тебя я никуда не поеду!» — сказала она.
Был конец февраля. Незадолго перед этим, 10 февраля, Магда отправила письмо своему старшему сыну Гаральду, находившемуся в английском лагере для военнопленных:
«Мой милый сын! Прошло уже четыре недели с тех пор, как я писала тебе последний раз; я много думала о тебе в это время и боюсь, что и ты волнуешься за нас, потому что положение действительно не блестящее. Не беспокойся, все мы здоровы И заняты делами; наш дом в Ланке мы закрыли и переехали в Берлин, чтобы быть всем вместе.
Несмотря на бомбежки, наш дом в Берлине пока цел, и мы ни в чем не нуждаемся, в том числе и бабушка, и другие родные. Дети веселы и довольны тем, что не нужно ходить в школу. Слава Богу, они не понимают, что творится вокруг! Что касается папы и меня, то мы вполне уверены в себе и будем до конца исполнять свой долг.
С ноября я не получала от тебя известий, но папа сказал, что ему о тебе сообщали и что тебе лучше. Все же напиши поскорее и поточнее, как твои раны, что с ними: сколько ты потерял зубов, и сильно ли мешает ходить рана на бедре.
Обнимаю тебя от всего сердца; мои мысли всегда с тобой. Твоя мама».
Сестра Геббельса, Мария Киммих, заметила, что Магда оставила всякую надежду сохранить жизнь себе и своим детям. Мария убеждала невестку оставить в живых хотя бы самую младшую из девочек, Хейду, отдав ее кому-нибудь на воспитание, но Магда была неумолима: «Я не могу покинуть Йозефа, я должна умереть вместе с ним и фюрером. А если я умру, то и мои дети должны умереть со мной. Все, без исключения. Мне невыносима мысль о том, что останется в живых хоть один, хотя бы и с тобой».
Доктор Науманн тоже убеждал Магду спасти себя и детей. После второй сильной бомбежки зданий министерства часть персонала была переведена в разные служебные помещения, а семья Геббельса оказалась на островке среди реки, где были устроены домики для лебедей. Стараниями доктора Науманна к острову пригнали баржу с запасом провизии на несколько месяцев. План доктора состоял в том, что после крушения власти Гитлера Магда с детьми переберется на баржу, где и переживет первое смутное время, чтобы потом сдаться оккупационным властям. Геббельс одобрил план и убеждал жену согласиться с ним, но Магда не хотела ничего слушать. Ее преданность фюреру и рейху была непоколебимой, и ее пугала мысль об ужасных издевательствах, которым могут подвергнуться в плену ее дети и она сама. Она решила расстаться с жизнью и в первую неделю апреля переехала обратно в город, чтобы занять свое место рядом с мужем и рядом с фюрером.