В последние два года войны вся пропаганда Геббельса строилась на противопоставлении идиллических картин послевоенного благополучия и пугающих описаний мрачной участи, ожидающей Германию и всю Европу, если они окажутся под гнетом победившего врага. Обе эти темы, которые можно условно обозначить так: «Прекрасная утопия в ближайшем будущем» и «Европа, закабаленная врагом», часто переплетались в его речах, но в последние месяцы войны негативные образы решительно вытеснили все остальное.
Геббельс до последнего момента жонглировал словами, пытаясь отвлечь массы картинами счастливого и мирного послевоенного времени. Нередко он старался смягчить впечатление от удручающих известий с фронтов, рисуя заманчивые образы скорого будущего. Так, выступая в берлинском Дворце спорта в октябре 1943 года, он поговорил немного о «предательстве клики Бадольо» в Италии (заявив с мрачной решимостью: «Для нас нет пути назад, только вперед!») и тут же нарисовал перед слушателями волшебную картину послевоенного времени: «Наступит день, когда война закончится, перестав испытывать наши нервы и силы. Занавес, скрывающий от нас будущее, внезапно упадет, и перед нами откроется новый мир — мир процветания и покоя, в который мы шагнем прямо из этого мира войны и крови». Эту прекрасную картину он дорисовал три месяца спустя, в радиообращении по случаю наступающего нового 1944 года: «Победа откроет нам путь к полной свободе и независимости нашей нации. Это будет путь мира и свободного труда, восстановления отечества и полного процветания общества, основанного на всеобщем единстве. Мы не зря терпим лишения и страдания и напрягаем силы — победа стоит того!» В июле 1944 года (возможно, для того, чтобы отвлечь внимание от высадки союзников во Франции) Геббельс посвятил целую статью в еженедельнике «Дас райх» увлекательным описаниям послевоенной идиллии. Это был разгул словесной эйфории, зовущей читателей в «иной, лучший мир»: «После войны все народы будут жить в состоянии покоя и умиротворения, социального прогресса и обновления, экономического процветания и счастья, и все это — не за счет других наций, а благодаря собственным достижениям».
В конце февраля 1945 года, когда русские войска уже стояли на Одере, а американцы — на Рейне, и когда гром войны сотрясал Германию до основания, Геббельс старался успокоить население сладкими песнями о грядущих райских днях: «Разгневанные фурии войны проносятся над нашими головами, испуская устрашающие хриплые крики, но помните: они скоро умолкнут, и зазвучат прекрасные мелодии мира и счастья».
Русские армии уже стучали в ворота Берлина; Гитлер и семья Геббельса готовились к смерти, а сам «Великий Пропагандист» все продолжал наигрывать ту же успокоительную мелодию о приближающихся сладких днях мира. Он даже почти перестал восхвалять фюрера, сосредоточившись на создании картин «прекрасного завтра». Чем мрачнее и безнадежнее выглядела реальность, тем с большим красноречием рисовал он волшебные картины будущего, ожидающего и Германию, и всю Европу. «После этой войны, — предрекал он, — Германия расцветет как никогда раньше. Все ее разрушенные города и села будут восстановлены в еще лучшем виде, и в них будут жить счастливые люди. Вся Европа переживет такой же подъем. Мы снова станем дружить со всеми людьми доброй воли. Вместе мы залечим глубокие раны войны, обезобразившие наш континент. На тучных пашнях вырастут богатые хлеба, чтобы накормить миллионы нуждающихся и страждущих. Работы будет хватать всем; настанет лучшая весна человечества, несущая счастье и процветание!» Так мечтал закоренелый циник, разочаровавшийся в действительности и готовившийся увидеть крах своего дела.
4. Геббельс предсказал «железный занавес» и «холодную войну»
По мере приближения краха нацистского режима сияющие картины грядущей утопии все чаще перемежались предсказаниями наступления зловещего времени «сумерек богов» — тех самых нацистских богов, падение которых должно было вызвать гибель Германии и всей Европы: «Наш успех будет означать начало новой жизни для всего человечества, но наше падение станет крахом для всего Запада!»