Брак и мораль

Табу на наготу является препятствием для формирования разумного отношения к сексу. Применительно к маленьким детям это сегодня признают многие специалисты. Дети должны видеть друг друга и родителей обнаженными, когда это происходит естественным образом. На определенном коротком этапе, обычно около трех лет, ребенок интересуется различиями между своими отцом и матерью и сравнивает родителей с собой и своей сестрой, но этот период быстро заканчивается, а потом он проявляет к наготе не больше интереса, чем к одежде. Если же родители не желают показываться детям обнаженными, у ребенка неизбежно сложится ощущение, что здесь есть какая-то тайна, и благодаря этому ощущению сформируются представления о благопристойности и неприличии. Имеется всего один способ избежать непристойности – это отказаться от тайн.

В пользу наготы говорят также важные соображения медицинского характера – при подходящих обстоятельствах, конечно; скажем, прогулка на свежем воздухе в солнечную погоду. Солнечный свет, попадая на голую кожу, оказывает исключительно полезное воздействие. Более того, любой, кто наблюдал за детьми, что резвятся на воздухе без одежды, наверняка поражался тому, что эти дети ведут себя свободнее, естественнее и грациознее, нежели когда они одеты. То же самое относится и к взрослым. Подходящее место для наготы – свежий воздух, солнце и вода. Если социальные условности позволят, нагота вскоре перестанет вызывать сексуальное возбуждение; мы все будем чувствовать себя лучше, мы станем здоровее под воздействием воздуха и солнца на кожу, а наши стандарты красоты подстроятся под стандарты здоровья, поскольку будут охватывать тело целиком, а не одно лицо. В этом отношении следует вспомнить и похвалить практики древних греков.

Глава 9. Место любви в жизни человека

В преобладающем большинстве сообществ наблюдается любопытное двоякое отношение к любви: с одной стороны, это главная тема поэзии, романов и пьес; с другой стороны, ее полностью игнорируют ведущие серьезные социологи и о ней предпочитают забывать, составляя схемы экономических или политических реформ. На мой взгляд, подобное отношение ничем не оправдано. По-моему, любовь – одно из важнейших явлений в жизни человека, и я готов осудить любую систему, которая без необходимости мешает ее свободному развитию.

Любовь, если употреблять это слово корректно, вовсе не сводится к обозначению любых отношений между полами, она характеризует лишь те, которые подразумевают сильные эмоции и представляют собой сочетание физиологии и психологии. Такие чувства способны достигать чрезвычайной интенсивности. Вспомним, к примеру, «Тристана и Изольду»[70]: опыт этой пары соответствует личному опыту бесчисленного множества мужчин и женщин. Умение художественно выражать эмоцию любви встречается редко, но сама эта эмоция – по крайней мере, в Европе – вполне распространена. В одних сообществах ей поддаются чаще, нежели в других, и, полагаю, это зависит не от человеческой природы, а от принятых условностей общежития и соответствующих институций. В Китае не принято говорить о любви, о ней вспоминают лишь тогда, когда рассказывают о злокозненных наложницах, сбивавших с пути праведного императоров; традиционная китайская культура отвергает все сильные эмоции и утверждает, что человек при любых обстоятельствах должен мыслить рационально. В этом она обнаруживает сходство с европейской культурой начала восемнадцатого столетия. Но у нас за плечами романтическое движение, французская революция и Великая война, и мы понимаем, что роль разума в человеческой жизни отнюдь не главенствующая, что бы там ни думали на сей счет при королеве Анне[71]. Вдобавок сам разум частенько нас подводит, о чем свидетельствует психоаналитическое учение. Три основных и предельно рациональных занятия современного человека – это религия, война и любовь; все они сверхрациональны, но любовь при этом не антирациональна: я хочу сказать, что разумный человек может наслаждаться этой эмоцией. По причинам, которые рассматривались в предыдущих главах, в современном мире присутствует известный антагонизм между религией и любовью. Не думаю, что этот антагонизм непреодолим; он возник лишь вследствие того, что христианская религия, в отличие от ряда других, восходит к аскетизму.