Брайтонский леденец

Он сел на резной стул с прямой спинкой, какие бывают в столовых, и устремил взгляд на глухую улицу, на урны для мусора, стоявшие вдоль тротуаров, на широкую тень от железнодорожного моста. Он сидел совершенно спокойно, и по его серым, совсем стариковским глазам нельзя было прочесть того, что он чувствовал.

Поставлено широко… У Коллеони дело поставлено широко… Он знал, что никому в банде не мог доверять… кроме, пожалуй, Дэллоу. Это неважно. Никогда не ошибешься, если никому не будешь доверять. С урны для мусора на панель осторожно спустилась кошка: вдруг она остановилась, попятилась назад, и в полутьме ее агатовые глаза уставились на Малыша. Малыш и кошка, не шевелясь, глядели друг на друга, пока не вернулся Дэллоу.

— Деньги у меня, Пинки, — сказал Дэллоу.

Малыш повернул к нему голову и улыбнулся; вдруг лицо его сморщилось, и он два раза громко чихнул. Кашель наверху замер.

— Долго он будет помнить наше посещение, — сказал Дэллоу и добавил с тревогой: — Тебе надо выпить виски, Пинки. Ты простудился.

— Ничего со мной не будет. Я здоров, — ответил Малыш. Он встал. — Не будем терять тут время, уйдем, не прощаясь.

Малыш шел впереди посреди пустынной улицы, между двумя трамвайными линиями. Вдруг он спросил:

— Ты думаешь, я конченый человек, Дэллоу?

— Ты? — ответил Дэллоу. — Да ты что? Ты ведь только начинаешь.

Несколько минут они шагали молча; вода из водосточных труб капала на панель. Потом Дэллоу заговорил:

— Ты что, беспокоишься из-за Коллеони?

— Ничего я не беспокоюсь.

— Коллеони тебе в подметки не годится! — вдруг воскликнул Дэллоу. — «Космополитен»! — добавил он и сплюнул.

— Кайт думал, он занимается автоматами. А выходит — другое. Теперь Коллеони считает, что побережье освободилось. Вот он и выпускает щупальца.

— А он не боится, что с ним будет то же, что с Хейлом?

— Хейл умер своей смертью.

Дэллоу засмеялся.

— Скажи это Спайсеру.

Они повернули за угол к «Ройал Альбион», и море снова оказалось рядом… начался прилив… какое-то движение, плеск, темнота. Малыш вдруг обернулся и поднял глаза на Дэллоу… Он мог доверять Дэллоу… С чувством торжества и превосходства он дружелюбно посмотрел на некрасивое лицо с перебитым носом. Словно он был физически слабым, но хитрым школьником, который сумел привязать к себе самого сильного мальчика в школе, и тот стал ему беспредельно верен.

— Эх ты, простофиля, — сказал он и ущипнул Дэллоу за руку. Это было похоже почти на ласку.

В меблированных комнатах Билли до сих пор горел свет, и Спайсер ждал их в передней.

— Все в порядке? — спросил он тревожно. На его бледном лице вокруг рта и носа высыпали прыщи.

— А чего ты боялся? — спросил Малыш, поднимаясь по лестнице. — Мы принесли деньги.

Спайсер пошел за Малышом в его комнату.

— Сразу после того, как ты ушел, тебе звонили.

— Кто?

— Девушка, ее зовут Роз.

Малыш сел на кровать и стал развязывать башмаки.

— Что ей нужно? — спросил он.

— Она сказала, что пока вы с ней гуляли, кто-то ее спрашивал.

Малыш сидел спокойно с башмаком в руке.

— Пинки, — проговорил Спайсер, — это та самая девушка? Девушка из кафе Сноу?

— Конечно, та.

— Я подходил к телефону, Пинки.

— А она узнала твой голос?

— А мне откуда знать, Пинки?

— Кто ее спрашивал?

— Она не знает. Она сказала, что передает тебе это, потому что ты просил ее позвонить. Пинки, вдруг шпики уже что-то пронюхали?

— Ну, на это у них не хватит ума, — ответил Пинки. — Может, это кто-нибудь из ребят Коллеони хотел разведать насчет своего приятеля Фреда. — Он снял второй башмак. — Нечего тебе трусить, Спайсер.

— Ее спрашивала женщина, Пинки.

— Я не беспокоюсь. Фред умер своею смертью. Таково заключение дознания. Можешь забыть об этом. Теперь мы должны подумать о другом. — Он аккуратно поставил башмаки под кровать, снял пиджак, повесил его на медный шарик, снял брюки и лег поверх одеяла в трусах и рубашке. — Я думаю, Спайсер, тебе надо отдохнуть. У тебя вид совсем измотанный. Я не хотел бы, чтобы кто-нибудь увидел тебя в таком состоянии. — Он закрыл глаза. — Иди, Спайсер, и успокойся.

— Если эта девушка когда-нибудь узнает, кто положил карточку…

— Она никогда не узнает. Выключи свет и убирайся.

Свет погас, а за окном, как лампа, появилась на небе луна и поплыла над крышами, отбрасывая тени от облаков на меловые холмы, освещая над Уайтхок-Боттом пустые белые трибуны ипподрома, похожие на камни Стоунхенджа,[7] сияя над морем, приливающим от Булони и плещущимся вокруг Дворцового мола. Она освещала и умывальник, и открытую дверцу, за которой стоял ночной горшок, и медные шарики по углам кровати.

2