Брайтонский леденец

– Мне нужно поговорить с тобой, Бруер.

– Какие это у нас срочные разговоры, Пинки? Неужели нельзя подождать до утра?

– Открывай-ка лучше, Бруер. Ты же не хочешь, чтобы сюда явилась вся банда.

– Старуха ужасно больна. Пинки. Я не хочу ее тревожить. Она заснула. Не спала три ночи.

– Так это ее разбудит, – ответил Малыш, держа палец на кнопке звонка.

Через мост медленно проехал товарный поезд, дым от него заволок Льюис-роуд.

– Отпусти звонок, Пинки, я открою.

Пока Пинки ждал, его пробирала дрожь; он засунул руку в перчатке глубоко в мокрый карман. Бруер отворил дверь; это был тучный пожилой человек в грязной белой пижаме. Нижняя пуговица была оторвана, и из-под куртки виднелся толстый живот с глубоко ушедшим пупом.

– Входи, Пинки, – сказал он, – только тихонько. Старуха совсем плоха. Я с ней вконец измучился.

– Поэтому ты и не заплатил свой взнос, Бруер? – спросил Малыш.

Он презрительно осмотрел узкую переднюю – ящик от устриц, превращенный в стойку для зонтов, поеденная молью оленья голова, на один из рогов которой надет котелок, стальная каска, используемая как цветочный горшок. Кайт мог бы заполучить кого-нибудь побогаче. Бруер только недавно перестал принимать ставки на углах улиц и в барах. Мастер обжуливать клиентов. Нечего было и пытаться вытянуть больше десяти процентов с его выручки.

– Заходите и располагайтесь, – сказал Бруер. – Здесь тепло. Какая холодная ночь!

Даже дома, в пижаме, он оставался притворно веселым. Он был, как надпись на карточке, где помечают ставки на бегах: «Старая фирма. Вы можете доверять Биллу Бруеру». Он зажег газовый камин, включил торшер под красным шелковым абажуром с бахромой. Свет блеснул на посеребренной коробке для печенья, на свадебной фотографии в рамке.

– Хотите рюмочку виски? – предложил Бруер.

– Ты знаешь, я непьющий, – ответил Малыш.

– Ну, так Тэд выпьет, – сказал Бруер.

– Что ж, я могу выпить, – отозвался Дэллоу. Он усмехнулся и сказал: – Вот какое дело.

– Мы пришли за взносом, Бруер, – сказал Малыш.

Человек в белой пижаме нацедил содовой воды себе в стакан. Он повернулся к Пинки спиной и наблюдал за ним в зеркало над буфетом, пока они не встретились глазами.

– У меня что-то душа неспокойна, Пинки, – сказал он. – С тех самых пор, как пристукнули Кайта.

– А что? – спросил Малыш.

– Да вот что. Я все думаю, если ребята Кайта не могут защитить даже… – Он вдруг замолк и стал прислушиваться. – Что это, старуха? – Из комнаты наверху донесся слабый кашель. – Она проснулась, – сказал Бруер. – Мне нужно пойти поглядеть, что с ней.

– Оставайся здесь, – приказал Малыш, – поговорим.

– Ее надо повернуть на бок.

– Кончим, тогда и пойдешь.

Кашель все не прекращался. Было похоже, будто у какой-то машины никак не заведется мотор. Бруер с отчаянием проговорил:

– Будь человеком. Она ведь не знает, куда я девался. Я вернусь через минуту.

– Через минуту мы кончим разговор, – сказал Малыш. – Мы требуем только то, что нам положено. Двадцать фунтов.

– У меня дома нет денег. Честно.

– Ну так пеняй на себя.

Малыш сорвал перчатку с правой руки.

– Это правда, Пинки. Я вчера все отдал Коллеони.

– Господи Иисусе! А при чем тут Коллеони?

Бруер торопливо и с отчаянием продолжал, прислушиваясь к кашлю, доносившемуся сверху:

– Ну, посуди сам. Пинки, не могу же я платить вам обоим. Меня бы порезали, если бы я не заплатил Коллеони.

– Он в Брайтоне?

– Остановился в «Космополитене».

– А Тейт… Тейт тоже уплатил Коллеони?

– Конечно, Пинки. У Коллеони дело поставлено на широкую ногу.

На широкую ногу… Это звучало как обвинение, как напоминание о медной кровати в пансионе Билли, о крошках на матрасе.

– Ты что, думаешь, я конченый человек? – спросил Малыш.

– Послушай моего совета, Пинки, объединись с Коллеони.

Вдруг Малыш взмахнул рукой и полоснул лезвием бритвы, спрятанным у него под ногтем, по щеке Бруера. Хлынула кровь.

– Не надо, – крикнул Бруер, – не надо! – Он попятился к буфету, уронив коробку с печеньем. – У меня есть защитники. Поосторожнее. У меня есть защитники.

Дэллоу опять налил виски Бруера себе в стакан.

– Посмотри-ка на него, – сказал Малыш, указывая на Бруера. – У него есть защитники.

Дэллоу плеснул в стакан содовой воды.

– Может, хочешь еще? – спросил Малыш. – Это я только показал тебе, кто тебя защищает.

– Я не могу платить вам обоим, Пинки. Ради бога, отступись.

– Мы пришли за двадцатью фунтами, Бруер.

– Коллеони выпустит из меня кровь, Пинки.

– Можешь не беспокоиться. Мы защитим тебя.

«Кхе, кхе, кхе», – продолжала кашлять женщина наверху, а потом послышался тихий плач, как будто во сне хныкал ребенок.

– Она зовет меня, – сказал Бруер.

– Двадцать фунтов.

– Я не держу здесь деньги. Пусти меня, я схожу, принесу.

– Иди с ним, Дэллоу, – сказал Малыш. – Я подожду здесь.

Он сел на резной стул с прямой спинкой, какие бывают в столовых, и устремил взгляд на глухую улицу, на урны для мусора, стоявшие вдоль тротуаров, на широкую тень от железнодорожного моста. Он сидел совершенно спокойно, и по его серым, совсем стариковским глазам нельзя было прочесть того, что он чувствовал.