Брайтон бич авеню

- Это не ко мне, - говорит Миша. - Сочувствую, но - не ко мне. Прибор же не соврал, где-то в кустах, а торчали менты... Точно ведь? Как выяснилось впоследствии?

- Ладно, - отвечает голос угрюмо, но мирно. - Где-то к трем буду. Так что - никуда, понял?

- Понял, не горюй, - отзывается Миша. - Главное, прибор остался цел, а тачку к нему докупишь. Привет!

Гена заливается хриплым смехом, топая сапожком по паркету.

- Вот и сэкономил клиент на штрафах, - резюмирует он, не предпринимая, впрочем, попытки забрать свои деньги обратно.

- Н-да, - роняет невпопад Миша и кряхтит двусмысленно, давая понять, что присутствие Гены его уже обременяет.

Данное кряхтение Гена понимает верно, встает с дивана, забирает антиспидган и, желая коллеге выгодно сплавить деки, выкатывается толстеньким, в пуховике, колобком прочь.

А Миша, оставшись в одиночестве, размышляет о Гене. Во-первых, крепнет мысль, что Гену пора сдать в лапы Дробызгалова. Слишком активно Гена суетится в районе. Вынюхал часть Мишиной клиентуры, перебивает заказы... Да, Гену надо сажать. Пусть дооборудует квартирку и отправляется в барак.

По своей же натуре Гена - тип занятный. Прилежный семьянин, соблюдает диету, не пьет, не курит, и зачем ему такое количество средств при наличии двух машин и двух дач - загадка. А средств у Гены много, сие известно Мише доподлинно. Гена занят бизнесом практически круглосуточно, за четвертным наживы поедет ночью в любой конец города, поблажек себе не позволит никаких, а ради чего? Ради голого устремления к пачкам накапливаемой бумаги? Или ради обеспеченного буду его детей? Это для Миши загадка. А может, дело в разнице характеров и степени азарта? Миша куда более ленив, одинок и часто сознается себе, что занимается спекулятивным ремеслом уже чисто по инерции, бесцельно, ведь заниматься больше нечем... Но - не бросить! Среда не выпустит, да и сам он из нее не уйдет, ибо чужим будет в ином мире, где считают каждую копеечку, ходят на службу ради жалкой зарплаты, унижаются перед начальством и занимаются черт знает какой мелочевкой.

У Миши своя компания вольных игроков, где его понимают с полуслова. А помимо компании существует еще Дробызгалов - тоже понятный и близкий, который никаких люфтов не потерпит и если что - шкуру спустит.

Полная у Миши ясность и сытая бесперспективность. Завтрак, гешефты, обед, гешефты, вечером бардачок после ресторана и так - до лета. Лето - сезон пустой, клиентура в разброде, доходы невелики, и можно, согласовав с Дробызгаловым свое 0отсутствие, смело подаваться на отдых в Сочи, благо, дед еще себя обслужить в состоянии. Купить кефир и пожарить яичницу старик может.

Исподволь понимает Миша, что не жизнь у него, а существование в замкнутом круге противных до тошноты привычек, обязательств и вычисляемых за десять шагов вперед коллизий. Коллизий ли? Так, мелких приключений, а если и неприятностей то типа венерической болезни или же возврата бракованной аппаратуры возмущенным клиентом, которая после ремонта снова пускается в реализацию...

Здоровье у Миши отменное, мафия и милиция хотя не союзники ему, но и не враги, а потому пусть не меняется порядок вещей, ибо не худший это порядок, а к лучшему стремиться - идеализм, и дорожить надо тем, что имеешь, и иметь больше и больше...

Так что сначала было "выше", а после это самое "больше". И второе представлялось куда надежнее первого.

ДЕД

Настоящее и прошлое. Два мира, такие разные, но одинаково странные и отчужденные от него... Почему? Может, прошлое попросту отходило далеко, забывалось, уподоблялось сну, а настоящее?.. Оно тоже воспринималось словно бы сквозь мутное стекло, размывавшее ту суть жизни, что ощущалась когда-то резко, радостно и обнаженно.

Механически-вялым становилось и осознание такого отчуждения, а возникающие удивление, смятение, страх тут же меркли, как дотлевающий прах костра, задетый нечаянным ветром.

Старик не понимал, что угасает мозг, способность мыслить подменяется привычками, рефлексами и намертво усвоенными стереотипами.

Он знал, что ложиться спать надо рано и вставать надо рано, обязательно умыться и позавтракать.

После завтрака он спускался вниз, к ячейкам почтовых ящиков, долго искал номер квартиры, намалеванный краской на откидной крышке; наконец забирал газеты и отправлялся обратно домой, где усаживался у маленького столика на старом дубовом стуле, разворачивал свежие листы и читал.