Брачные игры чародеев

В общем, мы летели, точно падающий болид, разбрасывающий искры. В скором времени нам, по всей логике, предстояло во что-нибудь врезаться, и мы сделали это. С законами природы не поспоришь, особенно когда на пути сплошной стеной вырастает лес.

— Сделай что-нибудь, Гермиона!

Кажется, это я нашел в себе мужество воззвать к самой героической личности из нашей компании. Но это все, на что я оказался способен и что успел сделать до того, как воздушный шар соприкоснулся с деревьями.

Раздался страшный треск, а потом грохот, ознаменовавший гибель туго надутого баллона. В тот же миг я почувствовал сильнейшее сотрясение во всем организме, и вселенная начала переворачиваться. Переворачивалась она по часовой стрелке, причем набирая обороты. Кажется, я летел, ломая ветви и срывая сочную листву. Да, так точно. Летел. Недолго. Браулу Невергору вечно не дают насладиться чем-нибудь всласть. Хотя бы вот этим полетом. Столкнувшись с чем-то твердым, я остановился, причем звук, который исторгся из меня, вполне мог сойти за предсмертный крик хорька, на которого уселась дородная белошвейка.

Что было дальше? Не знаю. То есть судьба скрыла от меня ближайшее после столкновения будущее, но далекое выплыло наружу сразу же, как только я пришел в себя. А ведь говорила мне моя родительница, что я рожден для сплошных неприятностей, говорила. Но я не верил. Я — одно сплошное недоразумение на генеалогическом древе нашей фамилии. Разве позволила бы себе графиня Эльфрида, летая на воздушном шаре, столкнуться с вековечным лесом? Нет. Без вариантов.

Утешало одно: что судьба была сильнее меня и что участь мою разделили еще несколько человек.

28

Лежал я в кусте терновника, хотя рядом преспокойно произрастал безобидный орешник. Мне не хватило каких-то сорока сантиметров, чтобы свалиться во что-то менее колючее. Вот очередная иллюстрация того, как злостно ополчились на меня обстоятельства. Но, с другой стороны, именно терновая колкость позволила мне очухаться в два раза быстрее, чем если бы я разлегся, словно на перине, в лоне орехового кустика. Иголки, пронзившие мои одеяния, понуждали меня бодро вскочить и взяться за какое-нибудь дело. Я так и поступил — вылетел из терновника с воем, какой обычно издают прогоревшие биржевые спекулянты, и откатился в сторону.

— Уф! — сказал я, усевшись и оглядываясь по сторонам.

Надо было срочно определить, где я нахожусь, но это оказалось нелегко. Окрестности, представляющие собой, несомненно, лесную чащу, раскачивались, точно лодка, попавшая в шторм. Заставить их стоять спокойно стоило труда.

— И где я?

Такой вопрос задает себе моряк, в одиночку оказавшийся на необитаемом острове.

— Ты сидишь на мне, Браул, — раздался таинственный голос откуда-то снизу.

Я усомнился, что моряк на необитаемом острове мог получить такой ответ на свой риторический вопрос.

— Кто здесь?

— Я! — ответил таинственный голос.

Яснее не стало.

— Если ты не слезешь с меня, я сделаю что-нибудь такое, на что способна только выведенная из себя девушка на грани нервного срыва!

От такого обещания кто угодно смутится.

В общем, я слез как можно быстрее и обнаружил, что сидел на Гермионе, закутанной в обрывки лопнувшего воздушного шара. Она была недовольна. Прочитав мне целую лекцию о том, что я ее брат и обязан время от времени ее защищать и оберегать, вместо того чтобы использовать в качестве стула, волшебница встряхнулась. Выпутавшись из парусинового савана, сестрица опять предстала во всей своей (хоть и немного помятой) красе. Казалось, опасности и приключения сделали Гермиону еще прекраснее.

Мы огляделись. Катастрофа застигла нас на опушке леса. Сила удара позволила нам немного продвинуться в его загадочные дебри, но мы видели, что поблизости находится нечто вроде равнины. Это утешало. Значит, не заблудимся.

Чудо воздухоплавания превратилось в кучку обломков и кусков рваной материи. Иными словами, то, что мы создавали с таким чаянием и любовью, приказало долго жить. Останки шара висели на ветках, лежали на земле и, словно гирлянда, украшали кустарник. Было в этом даже нечто эстетическое. Например, разодранные веревки, напоминающие лапшу.

— Осталось узнать, куда подевались остальные, — сказал я. — И… ты случайно не хочешь вернуться домой? Я бы с удовольствием.

— Вернуться? Стоя перед вратами, которые вот-вот откроются? Никогда. Впрочем, ты можешь это сделать, но тогда я потеряю к тебе остатки уважения и подвергну тебя остракизму. Хочешь?

— Нет.

Я не стал комментировать врата, которые, как казалось Гермионе, только и ждали момента распахнуться, и прислушался. Мне показалось, я слышал какой-то стон.

Его слышала и волшебница.

— Кажется, это Леопольд.