Разумеется, Рейневан тщательно стерег шкатулочку и не подвергал ее никакому риску. А поскольку одинокий поход в замок Троски был дьявольски рискованным мероприятием, шкатулочка осталась под присмотром Шарлея. За некоторыми исключениями. Рейневан прихватил с собой два амулета: перстень для вылечивания ран и периапт для обнаружения магии. Кроме того, что оба талисмана были полезными, они были еще и неброскими. Лечебный перстень отлили из олова — а внутри отливки скрывался крупный алмаз. Периапт, обнаруживающий магию, был изготовлен из золотой проволоки, замаскированной сеточкой из конского волоса.
Неброскость не спасла лечебный амулет — для мартаузов Гурковца все имело ценность, олово тоже. Потеряв кожушок, шапку, кошелек, пояс и венецианский стилет, Рейневан потерял и перстень — хорошо еще, что не вместе с пальцем. А вот застегнутый на руке повыше локтя волосяной периапт для обнаружения магии не привлек внимания обыскивающих и уцелел. И теперь был единственной вещью, на которую узник мог рассчитывать.
А на что-нибудь рассчитывать узник должен был — к тому же не затягивая. Рейневан сообразил, что с последнего обеда прошло двое суток. Сорок восемь часов он не ел и почти не пил.
—
Повторенное заклинание дало не больше, чем произнесенное впервые. Стены
Рейневан несколько пал духом — у него была тихая надежда, что периапт позволит обнаружить что-нибудь, что в его положении оказалось бы полезным. Ведь будучи чародеем, Рупилиус мог пронести в яму какие-нибудь магические предметы, хотя бы в заднем проходе, как в свое время сделал заключенный в Башню Шутов магик Циркулюс. Однако при Рупилиусе Силезце не было ничего. И он был здесь, подсказывал рассудок, сидел в углу и щерил зубы посреди других истлевших и поломанных костей. Если б у него были другие возможности, подсказывал рассудок, он бы так не кончил.
Строго приказав рассудку помалкивать, Рейневан приложил амулет к губам, потом ко лбу.
—
Руки у него немного дрожали, шепот с трудом проходил сквозь гортань и губы. Докучал голод. Жажда еще больше. Его начало охватывать очень неприятное чувство.
Чувство отчаяния.
Он не знал, сколько прошло времени, как долго он уже был в заточении. Счет времени он терял быстро, то и дело погружался в сон, порой неровный и мгновенный, порой глубокий, близкий к летаргии. Органы чувств обманывали, он слышал голоса, стоны, всхлипывания, скрип камня о камень, удары металла о металл. Где-то далеко, он мог бы поклясться, смеялась девушка. Кто-то, он поклялся бы, пел.
«Типичные проявления, — подумал он. — Голод и обезвоживание начинают брать свое. Я теряю разум. Схожу с ума».
И неожиданно случилось нечто, уверившее его в том. Что он уже сошел.
Противоположная стена узилища пошевелилась.
Щели стены явно деформировались, заколебались, как тронутая ветром узорчатая ткань. Стена вдруг вздулась, как парус, превратилась в огромный, быстро растущий пузырь. Пузырь лопнул с клейким звуком. И из него что-то выделилось.
Это что-то было невидимо, явно скрыто под чарой. Однако, ошарашенный, замерший и втиснувшийся в угол Рейневан видел контуры фигуры, фигуры прозрачной, меняющей форму, переливающейся при движении словно вода. Он понял, почему вообще в состоянии это видеть. В яме все еще висели остатки чары, высланной обнаруживающим магию периаптом.
Прозрачная фигура не заметила его, перемещаясь плавно в сторону скелета Рупилиуса. А Рейневан вдруг с ослепительной уверенностью понял, что это может быть его единственный шанс.
—