Ботинок (СИ)

На самом деле, все складывалось не так, как хотелось бы Аркадию Марковичу Изюмову. Взвалив на себя роль тамады, он исчерпал весь запас анекдотов, шуток и приколов, и даже сорвал голос, но всё было напрасно - гости скучали, коллективный кураж не наступал. Народ категорически не желал веселиться, петь, играть и танцевать. Народ желал только есть и пить. Иначе, чем можно объяснить то, что когда Викентий Эммануилович - папа жениха - поднялся и с выражением начал читать отрывок из сонета Шекспира в переводе Пастернака, гости зашикали на него, а один во все горло закричал:

- Не на похоронах! Заканчивай, папаша.

В том, что веселье не удалось, Изюмов винил Капу Петровну, сидевшую за центральным столом, с лицом изнасилованного сфинкса. И даже битый-перебитый (в смысле -- закалённый и опытный) Изюмов, встречаясь взглядом с Капой Петровной забывал реплики и анекдоты. Эта большая женщина дурно влияла на всех, но особенно страдали театральные люди, у которых по определению психика настроена чрезвычайно тонко и чутко.

В конце концов, Изюмов сдался: нашел местечко подальше от Капы Петровны и влил в себя стакан жидкости удивительной крепости, и с каким-то странным привкусом. Изюмова качнуло сразу и сильно. Он едва усидел на стуле. Изюмов презрительно улыбнулся и погрозил пальцем в сторону Капы Петровны.

- Врешь, одним стаканом не возьмешь! То-то же, скала морская... - пробормотал Изюмов и безвольно уронил голову на грудь.

Он уснул мертвецким сном. Впопыхах Изюмов выпил самогонку Капы Петровны, сделанную по оригинальному рецепту зека, мотавшего срок за неумышленное убийство.

И только одному человеку на свадьбе было хорошо по-настоящему, а именно - жениху. Мишель словно отделился от всех невидимой стеной. Он сидел отрешенный, не замечая никого, кроме своей молодой жены. Гости не приставали к нему, полагая, что жених сильно пьян. Нет, Мишель не был пьян, а если и пьян, то не от водки.

Часть 21. Предвкушение.

Отстраненность Мишеля объяснялась двумя прямо-противоположными причинами: с одной стороны - невыносимой болью, которую причиняли ему ботинки артиста Фалина, которые он надел по настоянию Кристины, а с другой стороны - небывалым счастьем, обрушившимся на него буквально накануне свадьбы.

Речь идёт о следующем. В ночь перед свадьбой Мишель не сомкнул глаз, всё ходил из угла в угол, полный дум и сомнений, с чувством, знакомым всем брачующимся. Жениться или не жениться -- вот в чем был вопрос!

В конечном счёте, Мишель решил не жениться: Кристина его не любит и никогда не полюбит, зачем ломать свою и ее жизни. С этим Мишель и направился в комнату невесты.

Кристину он застал перед зеркалом в свадебном платье. Она обернулась и нежно улыбнулась Мишелю. В ее огромных глазах читались испуг и благодарность. Мишель понял - ее мучил тот же вопрос, что и его, но она его решила иначе, чем он.

- Как хорошо, что ты пришел, -- сказала Кристина дрожащим голосом. -- Я думала о тебе.

- Обо мне! -- воскликнул Мишель, не веря своим ушам. - И что же ты думала обо мне?

- Мне очень хочется, чтобы тебе понравилось моё подвенечное платье. Может быть, нужно что-нибудь поправить? Как ты считаешь?

Мишель и предположить не мог, что Кристина способна высказываться столь изящным слогом. Это были первые слова, обращенные к нему с нежностью и любовью, без надрыва и раздражения. Мишель не верил в происходящее.

- Платье обворожительно!-- искренне ответил он.

Кристина смутилась. Это смущение лучше всяких слов доказывало, что в глубине души Кристина хороший, добрый, мягкий человек, и только влияние Капы Петровны, заставляло ее быть другою.

- Ой! Что же это мы делаем! -- вдруг спохватилась Кристина. - Уходи сейчас же! Жениху до свадьбы не полагается видеть невесту! Это плохая примета.

- Можно поцеловать тебя? - спросил Мишель.

- Целуй и уходи.

Мишель выскочил из комнаты. Только сейчас он поверил, наконец, тому, что Кристина станет его женой.

Это была первая волна счастья. Вторая волна накрыла Мишеля уже в загсе. Когда их объявили мужем и женой, Кристина потной ладошкой сильно сжала ему руку. После чего Мишель окончательно потерял способность думать о чем-либо другом, кроме как о той, уже скорой минуте, когда ему, на правах мужа, предстоит овладеть телом Кристины. При этом он не испытывал обычного для себя страха оказаться, как мужчина, несостоятельным. Наоборот, он был в себе уверен, и эта уверенность многократно увеличивала степень его нетерпения.

Мишель находился в том удивительном состоянии, в котором должен, хотя бы раз в жизни, побывать каждый мужчина на земле, а именно в состоянии предвкушения наслаждений от первого обладания любимой женщиной.