Бородинское сражение

Дениска даже боялся к стене повернуться и в щель заглянуть, до того всё то, что творилось за сараем, казалось ему ужасным.

— Ха… — выдох чей-то, что-то ткнулось в стену, и штык пробил доску, и мимо Денискиного уха — треськ! — и обратно, точно и не было. Дениска отпрыгнул от стены.

— Ура-а! — пронеслось за стеной.

— Куда! А вот на тебе!

— Паныч-панычь не убивый меня! паны… ч-ч-ч, — и страшный выдох.

— Братцы… нога… Господи помилуй! Как же без ноги-то.

— Новая отрастет!

— Поднажми! Братушки! Ура-а!!!

Дениска со всей силы сдавил ладошками уши. Тише не стало. Всё тоже, но глуше, и оттого еще страшнее. Удивительно, но ядра и гранаты летая над сараем и мимо сарая, в сарай не падали, точно Чья-то невидимая рука оберегала этот покосившийся, окруженный огнем и смертью, сарай, в котором прятался маленький испуганный до икоты мальчик.

Как начало темнеть, Дениска, сильно-сильно зажмурившись, перебежал из сарая в дом, споткнувшись о кого-то, стукнувшись обо что-то, он забился под лавку. И сидел там, пока в дом ни влетела граната, и огонь жарко ни стал вылизывать бревна.

* * *

До самой темноты, до приказа Кутузова об отступление, Шевардинский редут, всего лишь левый край русской оборонительной линии, недостроенный, не представляющий никакой стратегической важности — просто редут на краю мира — стал центром первого дня сражения — Бородинской битвы. Центром притяжения десятков тысяч людей, которые от рассвета до самой темноты убивали друг друга. Четыре раза редут переходил из рук в руки. И когда русские отступили, и французы, наконец-то заняли разрушенный до основания редут, на редуте и в сотнях метрах от него, французы не смогли найти ни одного живого русского. Ни одного мало-мальски последнего пехотинца не смогли привести к Наполеону и показать, как пленного русского солдата. Ни одного пленного. 11 тысяч разноплеменных тел — 6 тысяч русских и 5 тысяч поляков и французов. И ни одного живого. Эти тысячи мертвых солдат пролежали ночь, и следующий день, и последующий день, и еще 62 дня Шевардино было покрыто телами окоченевших искореженных прогнивших трупов.

Русские не смогли забрать всех своих убитых, а французы расчистили лишь часть Шевардинского кургана, где был редут, где на утро после боя Наполеон устроил свой наблюдательный пункт. Там, где тела павших не могли оскорбить взора императора, их и не тронули, тем более что тела эти были русских и каких-то поляков (своих соплеменников французы, конечно же, предали земле; сами же поляки вместе с Понятовским, были сразу переброшены к деревне Утицы и не могли должным образом похоронить своих товарищей, оставив это на совести французов). Лишь когда французы ушли из Москвы, на Шевардинском редуте появились живые люди, и только тогда стали хоронить мертвых — всех вместе, без разбора — потому как за два месяца было просто невозможно оторвать вцепившиеся и вросшие друг в друга тела.

Глава вторая

25 августа

Армии готовятся к сражению

— Ну, что, Лисёнок, выспался? — солдат, что шел рядом с телегой, где вместе с ранеными спал сладко Дениска, увидел, как мальчик потянулся, еще глаз не раскрыв, и улыбался со сна. — Горазд ты спать, солнце к полудню идет! — умилился солдат. — Эх, как же ты на моего младшенького похож. Дай хоть обниму тебя, — невольно по-отцовски, солдат обнял еще потягивавшегося со сна Дениску и поцеловал того в щеку.

— Папка, я больше не буду сметану воровать, — отвечал сонно Дениска, — и пусть мамка меня выпорет, больше не буду. Ой! — увидев, что это не папка, что вокруг солдаты, а он сам не в своей избе, а в телеге, Дениска отпрянул, и в сонном ужасе вытаращился на рыжего хохочущего гренадера.

— Иди сюда, — рыжий гренадер без церемоний принял Дениску на руки, поставил на землю. — Вон, — конопатой рукой указал на группу солдат, что сидели у костра, а на костре что-то варилось. — Дуй туда и каши похлебай. А сметаны, извини, немá,— и ладонью подтолкнув еще ошалелого мальчонку, гренадер, сдерживая отцовские слезы, смотрел, как тот, с опаской, медленно, будто босиком идет по скошенной колючей траве, оглядываясь по сторонам, зашагал к костру по утоптанному солдатскими сапогами полю.