Бородинское поле

Гудериан распорядился, чтобы на торжественном ужине к столу подавалось все русское, трофейное. Стол был накрыт на двенадцать персон. Жареный поросенок, индейка, цыплята, лососина, семга, осетрина - все это уходило на второй план и затмевалось блюдами, в которых аппетитно сверкали тучные горки зернистой, паюсной и кетовой икры. И среди разных изысканных блюд, приготовленных личным поваром Гудериана, возвышались бутылки различных марок вин и коньяков. Советское шампанское и московская водка пользовались за этим торжественным столом особым вниманием. Наверное, в самих названиях "советское" и "московская" господам генералам виделся глубокий символический смысл… Москва, советская Москва! До нее теперь, казалось, рукой подать. Еще один нажим, одно усилие, еще несколько вот таких же бросков, как на Орел, и она, советская Москва, распахнет свои улицы и площади для танковых дивизий Гудериана, двери дворцов и музеев, складов и магазинов, полных несметных сокровищ.

В небольшом зале душно: окна плотно зашторены. Возбужденный, порозовевший Гудериан встал из-за стола, держа в руке хрустальную рюмку, наполненную водкой, и, глядя перед собой жестким взглядом, торжественно произнес:

- Господа! - И сразу, точно по сигналу, все присутствующие встали, напряженно повернув головы в сторону командующего. - От имени фюрера я поздравляю вас с еще одной блистательной победой и благодарю за верную службу.

- Хайль Гитлер! - поспешно воскликнул Штейнборн.

Неодобрительная гримаса пробежала по холодному лицу Гудериана. Гостю не следовало бы выскакивать наперед. Погасив гримасу, командующий продолжал, чеканя слова и делая резкие паузы:

- Я надеюсь, наша победа, наш вчерашний успех никому не вскружат голову. Впереди город Тула - последний рубеж перед решительным броском на Москву. Я не сомневаюсь, что вверенные мне войска завтра будут действовать столь же доблестно, как действовали вчера. Главное, господа, - стремительность. Мы не должны снижать темп наступления. В этом гарантия успеха. Вы уже знаете, что по приказу фюрера все армии группы "Центр" начали генеральное наступление на Москву… - Он обвел медленным взглядом гостей, внимательно всматриваясь в лицо каждого, и потом неожиданно выдохнул, точно из пушки выстрелил: - За победу!

После первой рюмки разговаривали сдержанно, поглядывая на командующего. Но после третьего тоста, предложенного Штейнборном - за здоровье не знающего поражений генерала Гудериана, - в зале наступило оживление. Холеный белобрысый щеголь генерал-майор Штейнборн спрашивал, ни к кому конкретно не обращаясь:

- Хотел бы я знать, как будет использован рубин кремлевских звезд, когда Москва скроется под водой?

- А почему Москва должна скрыться под водой? - осторожно спросил командир мотокорпуса барон Швеппенберг.

- Так решил фюрер, - тоном превосходства и высокомерия, точно он сам был правой рукой фюрера, ответил Штейнборн. - Москва исчезнет с лица земли - со всем живым, движимым и недвижимым.

Он смотрел на присутствующих, ожидая продолжения разговора. Но все молчали, потому что лицо Гудериана выражало холодную иронию с едва скрытым презрением.

- Чем вызван ваш, Штейнборн, интерес к кремлевским рубинам? У вас есть какие-нибудь особые соображения на этот счет? - небрежно съязвил Гудериан.

Штейнборн не нашелся. Да если б и нашелся, то едва ли успел бы закончить фразу в ответ на колкость Гудериана, потому что в это самое время на улице внезапно вспыхнула бешеная стрельба. Строчили, захлебываясь, короткими очередями пулеметы, гулко ухали пушки, с резким, острым скрежетом лопались снаряды. Притом не где-то за дальними далями или даже за окраиной. Судя по звукам, совсем недалеко, в самом городе. Розовое лицо Штейнборна покрылось бледными пятнами, а в глазах металась затаенная тревога. Гудериан казался невозмутимым. На неподвижном лице его лежала печать спокойной самоуверенности. Не вставая, он бросил недовольный взгляд на Швеппенберга, спросил с оттенком досады и укора:

- Что значит этот фейерверк? Перепились?

Швеппенберг недвусмысленно посмотрел на командира танковой дивизии, и генерал Лемельзен понял его, быстро встал:

- Прошу разрешения выяснить?

Гудериан кивнул, и Лемельзен вышел. Вслед за ним выбежал и адъютант командующего. Но стрельба не прекращалась. Напротив, она еще больше усиливалась, разгоралась. Гудериан был невозмутим, его хладнокровие и самоуверенность успокоительно действовали на присутствующих генералов. Он был уверен, что стрельбу подняли его подчиненные и причиной был какой-нибудь до чертиков напившийся танкист. Он уже принял решение сурово наказать возмутителя спокойствия: если им окажется офицер, независимо от ранга и боевых заслуг он разжалует его в рядовые. Если же нижний чин - то его ждет трибунал.