Бородино

Обитатели татариковского овина спали в эту ночь кое-как, проснулись рано и в кромешной темноте вылезли через маленькое окно наружу. Каждый при этом думал, доведётся ли вечером увидеть этот сарайчик вновь, но никто про это не сказал.

– Что ж, господа, давайте прощаться! – сказал Мейндорф. Он был назначен на этот день адъютантом во 2-й корпус к Багговуту. – Уж простите меня за всё, если чем обидел.

После этого он поклонился всем. Все молчали, от Мейндорфа, по снятии маски оказавшегося весёлым и жизнерадостным, этого никто не ожидал. Но все понимали, что именно это и надо было сделать в такое утро.

– И ты меня прости, Григорий, дай тебе Бог удачи! – проговорил Муравьёв Михайла, и обнялся с Мейндорфом. – И вы, братцы, простите меня, если уж что было не так.

Все – Муравьёвы, Траскин, Щербинин, Мейндорф – стали прощаться друг с другом, не стесняясь слёз. Щербинину особенно тяжело было смотреть на Муравьёвых – служба раскидала их: Николай должен был состоять при Главной квартире, Александр – при Барклае, Михайла – при Беннигсене. Щербинин не представлял, что творится сейчас у каждого из них в душе.

«А что делать – служба… – подумал он. – Будь здесь хоть отец родной, а не удержит никого при себе».

– Едемте, Николай… – сказал Щербинин, которому вместе с Муравьёвым 2-м надлежало состоять при Главной квартире. Они явились в Главную квартиру ещё в темноте и вместе со всем большим штабом выехали на высоту перед селом Горки, на которой Кутузов устроил свой командный пункт. (С высоты почти ничего не было видно – всё покрывал густой туман). Спустя некоторое время сюда же приехал и Барклай. Он был в полной парадной форме, со всеми наградами и при шпаге принца Виктора Ангальта, его первого командира. Многие знали, что эту шпагу, подаренную Барклаю умиравшим от ран принцем, Барклай надевал лишь в самых торжественных случаях. (В 1818 году, умирая, Барклай приказал похоронить его с этой шпагой). Кутузов про шпагу не знал ничего, зато он знал про рескрипт императора Александра, отставляющий Барклая с поста военного министра. «Молодец немец… – подумал Кутузов. – Держит форс»…

– Ваше высокопревосходительство, – обратился Барклай к Кутузову, – мною только что получено донесение от полковника лейб-гвардии Егерского полка Бистрома о том, что противу деревни Бородино замечено движение неприятеля. Я предлагаю Бородино пока не поздно оставить – владение этим пунктом нам ничего не даёт, а защита может стоить потерь.

– А я считаю, Бородино должно защищать! – вдруг высказался принц Александр Вюртембергский, приходившийся императору Александру дядей и состоявший в свите Главной квартиры неизвестно для чего. (Родственник и похож был на государя – круглоголовый, лобастый). – Уже не до тонкостей и реверансов: кто где стоит, там и надо воевать!

Кутузов молчал. Барклай, подождав немного, понял, что и здесь Кутузов поступит как вчера на кургане в споре Беннигсена с Толем: помолчит, а потом поступит по-своему или вообще не поступит никак. «Зачем я приехал сюда вообще?!» – вдруг с отчаянием подумал Барклай, и сказал:

– Думаю, дело начнётся с минуты на минуту, а посему я должен быть со своей армией.

Тут же он поворотил коня и пустил его вскачь. Следом, так же резво, рванула за Барклаем его свита, из солидарности со своим начальником злобно сверкая на кутузовских штабных глазами.

Барклай не успел доехать до позиций своей армии, как в стороне Бородина раздался вдруг треск.

– Вот оно! – проскрипел зубами Барклай, и пришпорил коня. – Скорей! Скорей!

Его небольшая свита летела вперёд, словно в атаку. Оказавшись, наконец, на берегу Колочи, Барклай пытался рассмотреть, что делается в деревне.

– Левенштерн! – крикнул он своему адъютанту. – Скачите в деревню, скажите Бистрому – пусть он уходит из деревни и сожжёт за собой мост!

Левенштерн откозырял и пустил лошадь вскачь. Пули жужжали у него над головой, но того восторга, какой испытал он больше двадцати лет назад, когда двенадцатилетним мальчиком впервые услышал эти звуки (Левенштерн жил тогда недалеко от Ревеля и дядюшка взял юного племянника посмотреть морской бой между русскими и шведами, но зрители, сами того не желая, попали под обстрел) не было.

Левенштерн влетел в деревню. Увиденное обескуражило его – егеря метались по улицам в рубахах. «Они что же, спали?!» – со злостью подумал Левенштерн. За рубаху он поймал одного из егерей и закричал ему, наклонясь, прямо в ухо:

– Где полковой командир? Где твой полковой командир, болван?!

Егерь посмотрел на Левенштерна ошалелыми глазами и махнул рукой в сторону окраины. Левенштерн решил поверить ему и поехал туда – как ни странно, но Бистром и правда оказался здесь.

– Вам приказано оставить деревню и сжечь за собой мост! – проговорил Левенштерн.

– Поздно – они уже идут! – отвечал Бистром. – Вон, видите… Строиться, строиться, сукины дети! – прокричал он выбегавшим из изб сонным егерям.