Бородино

– Говорите, говорите, что вы шепчетесь! – прокричал он. Один из адъютантов рассказал: кажется, русские уходят.

– Это невозможно! – закричал Наполеон. Камердинер Констан понял, что сейчас его господин неминуемо побежит наружу, в ночные осенние холод и сырость.

– Сир, оденьтесь… – жалобно загнусил Констан, но Наполеон как был, в ночной рубахе, только завернувшись в плащ, выбежал из палатки. Следом выбежал и Констан, прихватив ещё пару плащей: один он бросил на землю и за руку перетянул на него императора, другой попытался набросить ему на плечи.

Наполеон неотрывно смотрел в сторону русского лагеря. «Будто и правда огней стало меньше? – спрашивал он себя. – Или мне кажется?».

– Констан, скажи ты, огней стало меньше? – прокричал он.

– Думаю, их столько же, сир, – отвечал Констан.

– Но если они и правда решили уйти, то где же кончится эта война?! – простонал Наполеон. Он потоптался ещё немного и внезапно его пробрал озноб.

– Сир, вы замёрзли… – проговорил Констан. – Пойдёмте в шатёр, вам нужно согреться и спать.

Наполеон размышлял – не броситься ли на русских прямо сейчас, как он бросился на австрийцев при Риволи? Впрочем, ведь и при Риволи он победил лишь потому, что утром пришли со своими отрядами Массена и Мюрат. И главное, в чём он не хотел признаваться даже самому себе – тогда он был на шестнадцать лет моложе. Сейчас он не чувствовал в себе тех сил, которые заставляли его тогда командовать: «Вперёд!».

– Всю правду мы узнаем только утром… – сказал угрюмо Наполеон. После этого он вернулся в шатёр, и улегся на свою узкую железную койку.

Ещё накануне вечером были розданы все распоряжения и написаны основные приказы.

Основную массу войск Наполеон решил сосредоточить против русского центра и левого фланга. Чтобы избежать каких-нибудь неожиданностей от русских со стороны Бородина, Наполеон приказал деревню с рассветом захватить, и хорошо бы вместе с ней завладеть переправой через Колочу на русский берег – тогда русские весь день будут бояться атаки отсюда. А нет – так нет: Наполеон полагал, что Колоча защищает его от неприятностей не меньше, чем русских, если не больше (так оно и было – линии русских в начале боя были растянуты больше чем на восемь километров, и до самого конца сражения Кутузов держал на своем крайнем правом фланге войска, Наполеон же сконцентрировал силы в промежутке между Бородиным и Шевардиным).

Следом за Бородином надлежало атаковать Семёновское: с захватом этой позиции французы выходили неприятелю во фланг и могли простреливать всю русскую линию вдоль из пушек с господствующих высот. (Маневр этот был обычным в те времена). Далее, после обстрела русских линий, предполагалось атаковать центр. Так как после захвата Бородина сюрпризы от противника могли поступать только с его левого фланга, то корпусу Понятовского было приказано занять Старую Смоленскую дорогу и идти по ней вперёд. Наполеон рассудил, что если русские готовят обход, то Понятовский наткнётся на них, если же Кутузов на обход не решился, то Понятовский сам обойдёт русских и выйдет им во фланг и тыл. Даву предлагал пустить вместе с Понятовским ещё и 1-й корпус, однако Наполеон, считавший, что русская армия превосходит французов числом, от этой идеи отказался. Обходы в условиях незнакомства с местностью были большой авантюрой, и отдавать для неё два корпуса казалось Наполеону неразумным.

Когда маршалы и генералы ушли, Наполеон приказал вызвать к себе секретаря Меневаля – Наполеон диктовал быстро, тут же забывая только что продиктованное, и только Меневаль поспевал за скоростью императорской мысли. Надо было сочинить воззвание к армии.

– «Короли, генералы и солдаты!» – начал Наполеон, не замечая комичности этой фразы. Да впрочем, у Наполеона и король был не титул, а должность. – Вот сражение, которого вы так желали! Победа зависит от вас».

Тут Наполеон хотел было напомнить о геройских победах, но подумал, что рано – в его нынешней армии было много тех, кто не был с ним ни при Аустерлице, ни при Фридланде, ни при Ваграме. Много – он иногда думал, что слишком много, – было тех, кто не был вообще нигде. Наполеон знал, зачем эти люди пошли за ним: только меньшую их часть влекло за собой желание славы, большинство же считало военный поход едва ли не коммерческим предприятием. То и дело в походе Наполеону попадались на глаза телеги с награбленным добром. Он видел даже, что мародёры, не скрываясь, устраивают свои колонны и свои обозы. А были ещё и дезертиры – в испанских полках их оказалось так много, что ещё в июле пойманных беглецов для урока расстреливали через одного. Наполеон даже наедине с собой боялся думать о том, можно ли с такой армией победить. Но ни о чём другом думать не мог. Многодневные его стоянки в Вильно, а потом в Витебске были вызваны именно этим – сомнениями, и боязнью признаться самому себе в причинах сомнений.