Все в отряде знали, что майор Покрышкин является носителем редкого стиля кун-фу под названием «ядовитая рука». Майор умел одним нажатием пальца на точку акупунктуры тела вызвать жуткую боль в каком-то из органов, а при желании ударом того же пальца, теперь уже в другую, конкретную точку, убить противника. Таких специалистов и в Китае, и в России можно было по пальцам пересчитать. В Китае все они состояли на учете в полиции. У нас в бригаде майор Покрышкин занятия по стилю «ядовитая рука» не проводил, но, как знаток акупунктуры, иногда занимался с офицерами, показывая нам, как нажатием пальца остановить кровотечение при ранении в определенную область, как снять болевые ощущения без всяких медикаментозных средств и уж тем более без наркотиков. Иногда, как говорили, к нему обращались офицеры и солдаты, страдающие от зубной боли. Зубную боль Покрышкин снимал уколом специальной серебряной иголки в висок. Причем снимал сразу на всю оставшуюся жизнь.
О применении этого метода боевых единоборств при допросах я тоже несколько раз слышал, и потому не сомневался, что Подкопаев с Покрышкиным сумеют разговорить Шамхала, и даже сделают его, несмотря на внешнюю угрюмость, весьма болтливым…
— Сереня, ты со своими солдатами свободен. После бессонной ночи отдохнуть следует. Забирай бойцов и идите отдыхать. Только трубку далеко не убирай. Если что-то понадобится уточнить, я позвоню…
Мы вышли в коридор.
— Как получилось, что он убежал? — строго спросил я старшего сержанта Лысакова. — Я тебя для чего к нему приставил?
— Так получилось, товарищ старший лейтенант. Он таким смирным и покладистым казался. Просто овечка…
— Объявляю тебе по этому поводу устный выговор, — сказал я сердито. — Идите все отсыпаться…
Глава десятая
Спал я, держа трубку смартфона в руке. Но, как оказалось, напрасно. Майор Покрышкин так и не позвонил. Видимо, вопросов у него не возникло. Тем не менее через четыре часа я проснулся, не желая спать дольше, поскольку хорошо знал, что человек не может на несколько дней вперед напиться, как верблюд, и выспаться. Так уж у нас организм устроен.
Для выяснения ситуации я решил сходить к начальнику штаба. На душе, честно говоря, было скверно. Слишком гибель семьи имама Гаджимагомедова походила на убийство, к которому я ощущал свою причастность. В моем понимании это было случайной, но совсем ненужной жестокостью, избежать которой было трудно, если вообще возможно. Хотя, если посмотреть внимательно на ситуацию, то мы не знали, за какими окнами скрываются бандиты. И пошли я в дом солдат до того, как все окна были обстреляны, из любого окна можно было ждать встречной автоматной или, что еще хуже, пулеметной очереди. А то и гранатомет мог бы громыхнуть. Тогда уже дело обстояло бы сложнее. Потери среди солдат в спецназе ГРУ со времен первой чеченской войны считаются чрезвычайным обстоятельством. Такого практически не бывает.
Конечно, мы могли бы несколько дней наблюдать за происходящим, все выяснить, и только потом начинать боевые действия. Но кто даст гарантию, что в эти несколько дней бандиты не проведут очередную акцию, в которой пострадают мирные жители! И к тому же, когда исламистов атаковали уголовники, было просто грех не воспользоваться ситуацией и не вмешаться.
А потом, на дороге, тоже нельзя было оставить без внимания такую большую, сильную, хорошо вооруженную банду. Эта банда могла уже и без имама Гаджимагомедова провести собственную акцию. Хотя бы, пожелав отомстить за убитого имама. Тогда внутренняя война бандитов перенеслась бы в какой-нибудь город или крупный населенный пункт, и погибнуть в такой войне могли множество ни в чем не повинных людей.
Любая банда подлежит разоружению или уничтожению. Требовать от бандитов разоружения, когда они первыми открыли огонь, было бессмысленно. Оставалось только одно — уничтожить их, что и было сделано вполне профессионально и без потерь среди посторонних.
Все это я обдумывал по дороге к штабу, но не успокаивая собственную совесть и не подыскивая себе оправдательные доводы, которые можно было предъявить командованию. Я просто хотел разобраться в правомерности своих действий, хотел сам понять и осмыслить собственную вину, которой официально вроде бы и не было, но которая мешала мне чувствовать себя так же уверенно, как я чувствовал себя до этой операции.
— Покрышкин у себя? — спросил я дежурного по штабу, сидящего за стойкой перед монитором и, как обычно, гоняющего шарики в компьютерной игре «Линии», то есть убивая время обычным для всех дежурных способом.
— У себя. Тебя сегодня еще не искал… — недовольно буркнул дежурный, отрывая взгляд от монитора.
Сразу за стойкой дежурного я свернул в коридор направо. И через несколько шагов постучал в дверь кабинета начальника штаба. Разрешение войти прозвучало только после повторного стука. Я вошел, майор убирал в чехол трубку мобильного телефона. Выглядел радостно, улыбался широко.