Борисов-Мусатов

Главное, что рассказал Букиник Виктору Эльпидифоровичу о бывшем офицере, — это о его любви к изобразительному искусству и о том, что он был другом юности поэта Брюсова, с которым и поныне время от времени продолжал переписку. Вскоре Букиник привел Мусатова на квартиру Станюковичей. «Они сразу понравились друг другу, — свидетельствует музыкант. — Мусатов очаровал Станюковича своей детской чистотой и наивностью. Станюкович произвел впечатление на художника своей огромной эрудицией в вопросах искусства и литературы…».

Но не меньшее и совершенно особое впечатление произвела на Мусатова жена Станюковича — невысокая миловидная женщина с лицом слегка смуглым и карими глазами. Надежда Юрьевна держалась без всякого жеманства, с большим участием и глубоким пониманием отзывалась на разговоры о литературе и художественной жизни. Судя по всему, она была живого нрава — от нее веяло задором. Но Мусатов был поражен, вглядываясь: этот ясный открытый лоб — нет, чело под слегка курчавыми каштановыми волосами, нежный абрис удлиненного лица, с тонкой, почти неуловимой асимметрией, и что-то в губах — все какое-то болезненно-родное. В ее облике с каждой встречей он все больше видел сияние внутренней духовности, отуманенное легкой дымкой. И все больше и больше она казалась ему знакомой, пока он не узнал ее: это была вернувшаяся на землю через тысячи загадочных метаморфоз — Симонетта, воспетая Сандро Боттичелли, — его легендарная «модель», какую он писал даже после ее смерти и какую ищут и «узнают» на его работах. Станюкович согласился с Виктором Эльпидифоровичем: да, похожа! Особенно если посмотреть на боттичеллиевскую «Мадонну с гранатом»… Совсем Надежда Юрьевна и самое состояние как бы ее!.. Но ведь этому есть и объяснение — в ней течет романская кровь. Виктор Эльпидифорович еще не знал, что жена Станюковича из старинного дворянского рода. По отцу она Рышкова, а мать ее звали Ольга Оскаровна де Роберти, бабушка же была урожденная Палеолог.

Когда при ней вспоминали Симонетту Веспуччи — прекрасную даму сердца Джулиано-деи-Медичи, Надежда Юрьевна хохотала и отшучивалась. Но Мусатова все больше занимала мысль о том, что хорошо бы попросить Надежду Юрьевну попозировать ему. Он часто листал репродукции работ великого флорентийца, припоминая, что читал, будто и в знаменитой его «Примавере» («Весна») тоже есть отраженный облик Симонетты. Да, именно уже отражения ее облика — не портреты…

На рубеже 1902–1903 годов Владимир Константинович сделал Мусатову дорогой подарок: приехав из Смоленской губернии, где было имение предков его жены, он привез два вытащенных из сундуков старинных платья. В марте 1903 года Мусатов рассказывает: «Мы сидим по целым дням дома и рисуем с Надежды Юрьевны. Она отлично позирует в костюме прабабушки. Весь круг наших знакомых заключается в Станюковичах и Букинике. У Добошинских еще не был, а к остальным идти не хочется…»

«Костюм прабабушки» — одно из привезенных платьев: стеганый шелковый капотик бронзового цвета, очень провинциальный наряд, сшитый с расчетом на кринолин, прекрасно подошедший к маленькой и тонкой фигурке Надежды Юрьевны. Станюкович вспомнит, что Виктор Эльпидифорович прямо-таки влюбился в это платье, отделанное кружевным воротником и украшенное вышитыми цветами. И отныне во всех работах Мусатова Надежда Юрьевна будет запечатлена в «бронзовом капотике».

В том, что он так много раз обращался к образу Надежды Юрьевны, сказалось, конечно, поэтическое воздействие примера Боттичелли, но это было бы невозможно, если бы Мусатов не нашел в ее облике то, что издавна интуитивно искал, к чему стремился. «Это была удивительно нежная, хрупкая, прекрасной души женщина», — вспомнит мусатовскую Симонетту Варвара Васильевна Добошинская, меньше всех ее знавшая. Молодые художники из мусатовского окружения, его земляки, в присутствии веселой и простой Станюкович робели, ее мнения и оценки воспринимали с благоговением. Рассказав Виктору Эльпидифоровичу о задуманных им живописных композициях, Павел Кузнецов признавался: «„Восход и умирающее солнце“ я посвящаю Надежде Юрьевне…»