–Кто его знает? Он может быть больным,… укусит,… то есть клюнет,… в общем, подождем! Если эволюция не продолжится, будем изучать птицу на клеточном уровне,… а там, можно будет и по новой, на камеру…
Белла прерывает монолог:
–Вы хотите убить его и разобрать на молекулы?
Андрей хмурится:
–Конечно, но тебя это мало касается… наша задача, вытащить из него все, что он может дать науке, а не придаваться сантиментам!
Белла сдавливает рот в полоску, энергично хватает птицу, глядит на мужа, на голубя и решительно заявляет:
–Не позволю! Он живой!
Блестящие черные глаза-бусины голубя смотрят с благодарностью, а вот карие бусины Хворостинского, с яростью. Он так же решительно встает, и пытается вырвать птицу из рук жены. На мгновение между ними завязывается борьба, вследствии которой птица высвобождается и хаотично порхает над головами борящихся. Белла сдается, тяжело дыша, наблюдает за полетом.
Хворостинский цедит:
–Кто ты такая, чтобы мешать ученым, делать свою работу?
Кровь отливает от лица его супруги:
–Ах ты так? – подскакивает к окну, распахивает его настежь – Лети! – нервно кричит голубю – улетай от этих,… этих,… садистов!
С улицы все-то же чириканье, и шум автострады, тянет жарой и далекими грозами, только вот голубь и не думает улетать. Наоборот, он устраивается поудобнее на стеллаже и с интересом смотрит на действия четы, низко и приятно воркуя.
–Вы чего? – ошарашено вопрошает Килька – Что на вас нашло?
Хворостинский невидящим взглядом оглядывает помещение, потом свою жену, вздыхает, треплет уложенные волосы и бормочет:
–Не знаю,… вероятно с похмелья… Белла, домой!
Закрываются створки окна, Белла подходит к голубю, прощаясь, ласково треплет его голову, проводит по блестящей спинке, и любовно щекочет шею.
–Пошли! – властно торопит Андрей – Марк, ты едешь?
–И меня подбросьте! – просится Килька, подходя к подопытному – Удивительно красивый голубь! – протягивает руку, трогает, дергается словно обжегшись. Осматривает свою фигуру, одежду, вдруг выправляет плечи, приосанивается, и мутно глядит на птицу – Удивительно красивый…
* * * * * * * *
Едут молча. Белла бледная и с лихорадочным румянцем, – за рулем. Андрей, ерзающий, и вся палитра чувств от сожаления, до уязвленного самолюбия на лице. Марк погружен в себя, а Килька с закрытыми глазами и откинувшись на подголовник. Килька и выходит первым. Прощается, не глядя ни на кого, стеснительно откашливается и обращается к Белле:
–Как ты считаешь, может мне попробовать носить контактные линзы? А то очки… как-то поднадоели,… бьются то и дело…
Белла не поворачиваясь, жмет плечами, Андрей фыркает, и машина трогается.
Марка довозят до подъезда.
–Маме, привет! – в шуточной форме говорит Андрей, но получается раздраженно и не к месту.
Марк, будто додумавшись до чего-то, будто вспомнив, задает вопрос:
–Голубь, голубем, но почему такой черный? Не белый, не сизый, а черный? Как ворон? Не связано ли это с тем, что произошел он все-таки от отрицательной частицы? И ваше поведение, опять же, никогда не видел вас такими… – он вылезает, кряхтя, на секунду впускает шум двора и смех детей на площадке, хлопает за ним дверь, и звуки улицы сменяет тишина.
Опять молчание. Хворостинский прерывает его первым:
–Обиделась?
Белла молчит. Андрей поправляет рукав рубашки:
–Помялась,… погладишь?
Молчание.
–Ну вот, чего ты влезла? Сдался тебе этот голубь? Сколько мы мышей замучили, беленьких и няшных, и ничего! А тут, – живой, видишь ли…
Белла резко поворачивается, и муж не узнает жены, столько жара во взгляде:
–Не смей его трогать! – говорит глухо, с придыханием и твердо как гранит.
Хворостинский задыхается, щурится и чеканя каждую букву произносит фразу, что впоследствии, для Беллы станет поводом к совершению непоправимого:
–Ты, девочка, вероятно забыла, кто ты, и откуда? И что полномочия у тебя здесь примитивные, – принеси, подай, пошла на хрен не мешай! И потому,… пошла на хрен, не мешай, мой тебе ответ!
Белла пунцовая, вдавливает педаль газа с такой силой, что визжат ремни, и автомобиль резко срывается с места, оставляя позади себя облако пыли, жаркий галдящий двор, и спугнув голубей с дороги. И сизых голубей, и белых, и рябых, и даже черных. Но не настолько. Черных как вороны нет.
А вечером, когда пыл уже угас, и наступило что-то вроде перемирия, когда Белла, в быту закрутилась и подзабылся ей тот голубь, когда высказывание мужа и обида на его резкость притупилась, Хворостинский решил взглянуть на лабораторию в режиме реальной съемки.