Дмитрий Волчек: Да, я согласен. Владей я волшебными ножницами, я бы Шона Пенна вырезал к чертям собачьим, и еще несколько сцен тоже. Но тут случай, когда достоинства только подчеркнуты недостатками. А главное достоинство ''Древа жизни'' или его секрет – то, что Малик за вдохновением обратился к великой эпохе американского кино: авангарду 50-60-х годов, когда режиссеры, бросившие вызов голливудским студиям, упражнялись в стиле: их эксперименты, короткометражные фильмы, снятые на восьми- и шестнадцатимиллиметровую пленку, сейчас признаны и прославлены, но никто еще не пытался воспроизвести их методы, используя неограниченные возможности Голливуда. Терренс Малик это сделал, и я смотрел его фильм, как своего рода каталог достижений американского авангарда: вот эта тень на песке – из фильма Майи Дерен, вот такой поворот камеры первым использовал Сидни Питерсон, вот цитата из Кеннета Энгера, вот кадр из Грегори Маркопулоса. Кстати, не только американское подполье досконально изучил Малик: самое удивительное в его фильме – огромное влияние Франса Звартьеса, голландского экспериментатора, снявшего лучшие свои ленты в конце 60-х–начале 70-х годов. Вообще кажется, что ''Древо жизни'' появилось в 1972 году, сейчас так совершенно никто не снимает, разучились. Конечно, мармеладная идеология фильма может раздражать, но, мне кажется, о ней легко удается позабыть и смотреть фильм как образец операторского и монтажного искусства.
Борис Нелепо: Если говорить о крупных высказываниях, то их больше почти и не было в этом году. Разве что была одна общая тема – словно эхом тревожного состояния во всем мире стали аж четыре картины о сценариях конца света. Уже упоминавшаяся ''Меланхолия'', камерная ''Другая земля'' с ''Санданса'', прощальный фильм венгра Белы Тарра ''Туринская лошадь'' и, наконец, ''4.44. Последний день на земле'' Абеля Феррары. Фильм Феррары оказался самым незамеченным, но при этом, возможно, самым тонкой и ненавязчивой зарисовкой апокалипсиса. В нём нет никакой тяжеловесности – планета буднично прощается с жизнью. Друзья заходят в последний раз друг другу в гости, созваниваются с родственниками по скайпу, исступленно занимаются любовью. Виды нью-йоркских улиц и лофтов режиссер монтирует с хроникой египетских восстаний – таким изящным образом он избегает нужды в спецэффектах. Казалось бы, в фильмах про конец света всегда заранее понятно, чем вся закончится, но камерный и предельно личный ''Последний день на земле'' своим предсказуемым финалом словно оглушает зрителя – до сих пор помню, как у меня пересохло в горле на последней сцене. У Феррары словно открылось второе дыхание, и это тоже важный итог года, поскольку вокруг него сплотилось новое поколение молодых нью-йоркских режиссеров, снимающих малобюджетное кино. Из этого окружения, к слову, в Москву на Амфест приезжали братья Сэфди, у которых как раз играл Феррара; уверен, что об этих режиссерах мы еще услышим
А вам, Дмитрий, насколько я знаю все-таки понравилась ''Туринская лошадь'' Белы Тарра?
Дмитрий Волчек: Я не готов согласиться с теми нашими знакомыми, которые называют ''Туринскую лошадь'' лучшим фильмом десятилетия, но, конечно, это фильм из великой эпохи кинематографа. Диск с ''Лошадью'' должен стоят на полке рядом с ''Земляничной поляной'' или ''Симеоном-столпником''. Кстати, Бунюэля я вспоминал, когда смотрел последний фильм Брюно Дюмона, который возглавляет мой рейтинг. Вот видите, так получается, что всё лучшее в 2011 году – это возвращение в прошлое, к золотым временам кинематографа, десятилетию избавления от цензуры, 60-м годам. И Малик, и Тарр, и Дюмон тут хороши как наследники, благоразумно пользующиеся состоянием, которое получили. Но надо еще сделать оговорку: мы подводим итоги года досрочно, потому что очень многие фильмы, которые появились в этом году, не дошли пока до нашего континента. Например, ''Замочная скважина'' Гая Мэддина: говорят, что фильм великолепный, но в Европе он появится только в феврале. У вас, Борис, была возможность побывать в этом году на фестивалях в Локарно и Венеции, а я там не был и много интересного пропустил.
Борис Нелепо: Мне кажется, что лучшим фестивалем года стал смотр в Локарно, который второй раз проходил под руководством нового художественного руководителя Оливье Пера, ранее возглавлявшего каннский ''Двухнедельник''. Иллюстрацией к тезису об отсутствии крупных высказываний стал местный конкурс, где практически каждый фильм был малым повествованием, своего рода рассказом. Только в основном конкурсе было двадцать картин – и практически каждую из них я продолжаю вспоминать с очень большой теплотой. Отдельно хочу выделить ''Самую одинокую планету'' нашей соотечественницы Джулии Локтев с Гаэлем Гарсии Берналем – минималистичное роуд-муви про двух американцев в Грузии особенно сильно запомнилось мне в программе швейцарского фестиваля.