Борис Парамонов на радио "Свобода" -2011

Дмитрий Волчек: Таков выбор Андрея Плахова, а с постоянным автором радиожурнала ''Поверх барьеров'' кинокритиком Борисом Нелепо мы оказались в двойном меньшинстве: и потому что равнодушны к очаровавшей всех на свете ''Меланхолии'' (у меня она не то что в тройку, но в десятку не вошла), и потому, что высоко оценили фильм Терренса Малика ''Древо жизни'': он, хоть и получил главную награду Каннского фестиваля, но многим критикам, особенно российским, показался напыщенным, претенциозным, неуклюжим. Борис, что вы скажете? Борис Нелепо: Да, мне сложно сказать что-нибудь лестное про ''Меланхолию'' – в каком-то смысле это совершенное кино, но очень гладкое, без шероховатостей, зацепиться там не за что. Это такой декоративный артефакт, который оказался ещё менее интересным, чем ''Антихрист'', в котором Триер как раз выбрал эту очень спорную глянцевую эстетику, совершенно не работающую в современном кино.

''Древо жизни'', напротив, совершенным фильмом назвать язык не повернется, но мало в какое кино я в этом году настолько глубоко погружался. 2011 для меня начался с полной ретроспективы Натаниэля Дорски в Роттердаме – американского авангардиста-затворника, снимающего свои экспериментальные фильмы на 16 мм. Увидеть его фильмы представляется очень редкая возможность, поскольку показ он разрешает исключительно с киноплёнки, к тому же специально замедляя скорость проекции до 18 кадров в секунду. Картины Дорски видело по всему миру считанное количество человек, а ''Древо жизни'' Терренса Малика триумфально прошло по всем кинотеатрам мира из-за участия в нём знаменитых актеров, но общего между этими режиссерами очень много. Дорски настаивает на терапевтическом воздействии на зрителя своих абстрактных лент и лирических зарисовок, и этот старомодный нью-эйдж кажется сегодня немного наивным. Просветленность Малика и его желание запечатлеть на целлулоиде буквально все ответы на вопросы бытия тоже способны смутить, но если говорить о визуальных качествах его фильма, то у него конкурентов в этом году попросту не было. Малик доводит до предела эксперименты американского андреграунда – и Натаниэля Дорски, и Стэна Брекиджа; вы, Дмитрий, думаю, лучше меня сможете продолжить этот ряд. Наверное, это самый дорогой экспериментальный фильм в истории кино, который к тому же был увиден так широким кругом зрителей.

И эффект от этого масштаба остается очень странный. Малик пытается рассказать обо всей вселенной, при этом практически не выходя за пределы лужайки у дома своего детства – и вот воспроизведение шестидесятых годов мне кажется потрясающим. Не знаю, как у него получилось снять фильм настолько масштабный и при этом настолько камерный, но не нужно жить в Америке середины века, чтобы и самому вслед за фильмом не погрузиться в неосознанной путешествие в детство, которое так тонко реконструирует Малик. К сожалению, современность ему дается гораздо хуже – и все сцены с Шоном Пенном, которыми тот и сам оказался крайне недоволен, сбивают ритм и оказываются похожи на рекламные ролики.