Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2009

Но интеллигентские вожди Думы не мирились ни на чем, кроме ликвидации самодержавия и продолжали давление на власть уже внепарламентскими методами. Милюков сказал: у революции нет врагов слева. Он же, образованный профессор истории, цитировал Вергилия: “Если не договорюсь с вышними, то двину Ахеронт”. Ахеронт, в древней мифологии река в царстве мертвых, - метафора неуправляемой стихии. Стихия действительно вырвалась на волю. Нас приучили в теме первой русской революции видеть террор власти, все эти “столыпинские галстуки” и прочую мифологию; на самом деле террор шел снизу, и не только в форме политических убийств, но и как элементарный бандитизм. Сегодня российским гражданам не нужно объяснять, что происходит, когда мгновенно рушатся устои государственного порядка: прежде всего, исчезает полиция и на улицы выходят воры. Пресловутые “бомбисты-террористы” первой революции были не идейными революционерами, вроде так называемых героев Первого марта, а тем, что в наше время - “бомбилы”.

Оказалось, что политически передовая интеллигенция выступила не просто союзником, а как бы и вдохновителем этого разбойного разгула. Естественно, это шокировало интеллигенцию, продолжавшую, однако, во всем обвинять власть. Уйди, мол, власть, так сразу же установится “революционный порядок”. Вот он и установился в феврале 17-го года.

В этой ситуации, на спаде революции, которую всё же удалось загнать обратно, в легальные рамки, вышел сборник “Вехи”. Он объяснил, что на самом деле произошло и что будет в дальнейшем, если интеллигенция, то есть ее политически озабоченный протестантский слой, не изменит в корне своего мировоззрения. В “Вехах” дается анализ этого мировоззрения и – что произвело наиболее сильное впечатление не на современников “Вех”, а на нас, потомков, - сценарий будущей революции. И главнейшее - образ будущего революционного строя. Вот тут самый главный пункт: государство тоталитарного социализма, каким мы его знали 70 лет советской истории, - это логическое следствие, логический предел интеллигентского мировоззрения, как оно сложилось в той России.

Нельзя сказать, что современники не поняли именно этого пункта. Он и вызвал наибольшее раздражение и наиострейшую критику. Милюков организовал даже противовеховский сборник. Тут главная мысль была: в России самое страшное не революционная мысль интеллигенции, а практика государственной власти – тут корень бед.

Веховцы в свою очередь отвечали, что непонимание реформаторской работы “Вех” оказалось среди интеллигенции настолько всеобщим, что только подтверждает их диагноз.

Так каков же был диагноз – какова мысль, объединившая всех участников “Вех” (их было семеро – Бердяев, Булгаков, Гершензон, Изгоев, Кистяковский, Струве, Франк)? Эту общую мысль сформулировал в предисловии к сборнику Михаил Осипович Гершензон:

Сергей Булгаков“Люди, соединившиеся здесь для общего дела, частью далеко расходятся между собою как в основных вопросах “веры”, так и в своих практических пожеланиях: но в этом общем деле между ними нет разногласий. Их общей платформой является признание теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития, в том смысле, что внутренняя жизнь личности есть единственная творческая сила человеческого бытия и что она, а не самодовлеющие начала политического порядка, является единственно прочным базисом для всякого общественного строительства. С этой точки зрения идеология русской интеллигенции, всецело покоящаяся на противоположном принципе - на признании безусловного примата общественных форм, - представляется участникам книги внутренно ошибочной, т. е. противоречащей естеству человеческого духа, и практически бесплодной, т. е. неспособной привести к той цели, которую ставила себе сама интеллигенция, - к освобождению народа.

Мы не судим прошлого, потому что нам ясна его историческая неизбежность, но мы указываем, что путь, которым до сих пор шло общество, привел его в безвыходный тупик. Наши предостережения не новы: то же самое неустанно твердили от Чаадаева до Соловьева и Толстого все наши глубочайшие мыслители. Их не слушали, интеллигенция шла мимо них. Может быть, теперь разбуженная великим потрясением, она услышит более слабые голоса”.

Итак, главная мысль – порочность мировоззрения, озабоченного вопросами внешнего устроения жизни вместо обращения мыслью к глубинам бытия; строго говоря, некультурность русской интеллигенции. В статье самого Гершензона говорилось, что интеллигенты не поняли и не оценили главного, важнейшего в русской культуре, что им чужды Толстой и Достоевский, Фет и Тютчев, Чаадаев и Владимир Соловьев. И общая мысль всех веховцев: в той установке интеллигентского мировоззрения, в которой “единым на потребу” было освобождение и благо народа, совершенно естественно укоренялась мысль, что культурное творчество – понимаемое в самом широком смысле – неважно, вторично, роскошь барского стола и чуть ли не измена народу.